Мазарини
Шрифт:
И все же состояние Мазарини было самым крупным в XVII веке – сорок миллионов ливров. Затем шло состояние Ришелье – двадцать миллионов, а затем – Конде – четырнадцать миллионов. Но ненасытная жажда богатства не вылилась у первого министра в гобсековские формы. Любопытно, что он имел всего лишь две резиденции, украшенные и обставленные в стиле итальянского барокко, – в Париже и Риме, а до своего окончательного возвращения в столицу после Фронды в феврале 1653 года не владел ни землей, ни поместьями в королевстве. Только в середине 1650-х годов Джулио приобрел у герцога Мантуанского герцогство-пэрство Майенн, а через несколько лет – герцогства Нивернэ и Донзинуа. Так Мазарини незадолго до своей смерти
Сколько подлинных вещей Мазарини сохранилось до наших дней? Этот вопрос больше всего интересует искусствоведов. В инвентарном списке, составленном после смерти Джулио, числилось 200 статуй, столько же античных произведений из мрамора, 471 картина знаменитых мастеров, огромное количество драгоценных камней, среди которых были самые красивые бриллианты в Европе. И кроме этого 30 тысяч книг, которые стали основой библиотеки, и поныне носящей имя Мазарини.
Еще кардинал основал коллеж Четырех наций, где под руководством лучших профессоров Сорбонны обучались шестьдесят сыновей дворян из аннексированных Францией земель: Эльзаса, Пинероли, Артуа, Руссильона. И таким образом достигалось единство государства.
Наследство Мазарини его кровные родственники фактически не получили. Кроме коллежа Четырех наций, оно было распределено по галереям, библиотекам и дворцам Людовика XIV и Жана-Батиста Кольбера. Однако таким образом оно и уцелело.
Казалось, кардинал успел позаботиться обо всем – о чем-то больше, о чем-то меньше. Хотя никто об этом и не думал, именно он тогда олицетворял душу Франции – католическую и светско-рациональную, национальную и интернациональную, политическую и духовную. А если это и не совсем так, то он помог ей опериться и взлететь к небу.
Джулио Мазарини продумал даже свою кончину.
Конец и жизнь после смерти
Ты показал себя победителем самой победы, отдав ее плоды побежденным.
Он был лучше всех.
О великом человеке судят по его великим делам, а не по его ошибкам.
1660 год был для Франции годом больших духовных треволнений: умер сын Франции Гастон Орлеанский, публично раскаялся принц Конде, ушли в мир иной комедиант Жодле, поэт-фрондер Скаррон и многие другие известные и за пределами королевства лица. Похоже, вместе с ними исчезало поколение причудливых, манерных людей барокко. Помпезная церемония испанской свадьбы тоже выглядела барочной благодаря еще живущему великому политику эпохи барокко – кардиналу Мазарини.
24 августа 1660 года весь Париж мог созерцать великолепный спектакль торжественного въезда в столицу молодого короля с супругой Марией-Терезией, спектакль, организованный Джулио Мазарини. «Еще одна испанка», – шипели злые языки, другие же очевидцы на все смотрели сквозь розовые очки, восхищались одетым в золототканые одежды королем и даже сравнивали молодую королеву с Анной Австрийской. Их величества проехали по столице от Сент-Антуанских ворот до Лувра, и не было места, где народ не выражал бы громкими приветственными криками свою радость.
Сам кардинал считал это событие апофеозом славы и величия как самого себя, так и своего государства. В то время Джулио был так тяжело болен, что сам не выходил из дому и смотрел из окна особняка Бове на сопровождавших королевскую чету швейцарскую гвардию, 72 мулов в богатых попонах, 84 пажа в красном, многочисленных шталмейстеров, 12 лошадей из Испании, 11 пышных карет с эскортом
Трудная карьера Мазарини была изматывающей. Уже с начала 1660 года окружающие и видевшие его могли наблюдать, как физически угасает кардинал. Джулио худел и слабел, и ему даже приходилось прибегать к помощи румян, чтобы придать свежесть своему лицу. Он страдал подагрой, мучился язвами на ногах, невралгическими коликами, нажил камни в почках и болезнь легких, часто дающую отек. Первый министр старался использовать все свои обширные знания, сам готовя микстуры и таблетки, чтобы облегчить нередко невыносимые мучения. Помогало это мало. Он все чаще чувствовал себя совсем беспомощным – бывало, его даже носили в кресле слуги. Тем не менее кардинал полностью сохранял интеллект, проницательность и по-прежнему огромное терпение. Он сохранял способность вести с десяток интриг одновременно, писать или диктовать около сорока писем в день. Удивительная жизнеспособность ума постоянно одерживала победу над всеми хворями бренного тела, держа Джулио в узде вплоть до последнего часа…
Фактически Мазарини сам ускорил свою смерть. Еще накануне заключения Пиренейского мира он приказал начать ремонтные и художественные работы по переоформлению стен Лувра. «Для новой политики необходим прекрасный новый интерьер», – заметил он тогда. Но нового интерьера первому министру было так и не суждено увидеть. Ремонт затянулся надолго.
Ранним утром 6 февраля 1661 года галерею Королевского павильона в Лувре, где художники расписывали стены, внезапно охватило пламя. Огонь быстро распространился через открытые двери в апартаменты первого министра. В то время как слуги и охрана таскали ведра с водой, пытаясь сбить пламя, Анна Австрийская послала за священнослужителями. Когда те наконец прибыли, ситуация уже была взята под контроль. Святым августинцам ничего не оставалось делать, как ретироваться.
Королева-мать и Людовик переехали во дворец Сен-Жермен, покинув Лувр на время ремонта. Этот инцидент только укрепил их веру в то, что они находятся под божественной защитой. Так полагали и все окружающие.
Но для Мазарини это событие послужило поворотным пунктом в борьбе против затянувшейся болезни – гнойного плеврита. Возможно, если до этого у него и была надежда поправиться, то сейчас ее не стало. Вот как описывает ту ночь секретарь кардинала Ломени де Бриенн: «Проснувшись и увидев, что все охвачено пожаром, я тут же бросился в апартаменты кардинала. Я увидел его, когда он пытался встать с постели, опираясь на плечо капитана стражи. Он был потрясен и безуспешно старался подавить раздиравший его кашель. Наконец ему удалось выговорить: „Где король и его мать? Это конец?“ Я никогда не видел его таким растерянным». Первый министр изрядно наглотался дыма, что обострило течение болезни. Мазарини перевезли из Лувра в его дворец на улице Ришелье.
Джулио чувствовал себя очень плохо, задыхался, его речь часто прерывалась. Положение выглядело настолько серьезным, что у его постели собрался цвет парижской медицины. Докторов было двенадцать. Осматривали они пациента довольно долго. Во время осмотра Мазарини держался с достоинством, стараясь не выдавать своих эмоций, только требовал от докторов побыстрее вынести вердикт. Один из них, Жано, показался ему заслуживающим доверия больше других, и кардинал задал ему прямой вопрос:
– Жано, сколько мне еще осталось жить?