Мазепа
Шрифт:
Палей, вместо ответа, громко захохотал.
– Детки! – сказал он, обращаясь к своим казакам. – На свору поганых ляхов! Не троньте одного пана Дульского. Мы с ним еще не рассчитались.
Каждый казак имел у пояса готовый аркан. Они бросились на поляков и стали вязать их. Сопротивление было бесполезно: на каждого поляка приходилось по нескольку казаков. Слуг, украинских уроженцев, не тронули. Казаки, связав полякам руки назад и спутав ноги, как лошадям на подножном корме, повалили каждого из них на землю. Тогда Палей подошел к Дульскому, который, встав со стула и поджав руки, ожидал своей участи, и, ударив его по плечу, сказал:
– В последний раз хочу я испытать твой польский _гонор_ (честь), которым вы, ляхи, так много похваляетесь. Ну-тка, во имя этого шляхетского _гонора_, пане Дульский, скажи мне откровенно, что бы ты сделал со
Дульский, потупив взор и помолчав немного, поднял быстро голову и сказал:
– Не изменю чести ни за жизнь, ни за все блага жизни! Скажу тебе правду: если бы я поймал тебя, то немедленно повесил бы на воротах моего з_а_мка!
– Итак, и ты должен висеть на воротах з_а_мка, пане Дульский! – отвечал Палей хладнокровно.
Дульский не отвечал ни слова.
– Ты должен быть повешен, пане Дульский, по закону Моисееву, по праву возмездия, – повторил Палей.
– Делай что хочешь, твоя воля и твоя сила! – сказал Дульский, махнув рукою. – Не стану терять слов напрасно!
– Ты бы не пощадил меня, пане Дульский; но я люблю откровенность и за то, что ты смело сказал мне правду, помилую тебя, только с условием. Выслушай меня! Плут Мазепа задержал в Батурине моего любимого есаула, которого я сам воспитал и усыновил. Я знаю все ваши шашни! Знаю, что старый прелюбодей влюблен в твою невестку и что вы замышляете что-то недоброе противу Московского царя. Сделайте только, чтоб Мазепа отпустил есаула – и черт с вами! Дарую жизнь всем бабам и детям, тебе и всей твоей родне, а в противном случае, если Мазепа не захочет отпустить моего есаула – всех в петлю и на кол! Вот мое последнее слово! Пусть невестка твоя напишет к Мазепе, а я между тем возьму тебя и семью твою с собой в Белую Церковь и буду ждать его ответа!
– Хорошо, – сказал пан Дульский, – но что же станется с друзьями моими, с моими товарищами?
– Это не твое дело, пане Дульский! – отвечал Палей. – Ты не можешь требовать, чтоб я не потешился за труды мои и не перевешал или не перерезал хоть с дюжину твоих ляхов. Ведь мне на старости нет уже другой прихоти и забавы, как только _куколь из пшеницы выбирать_, то есть жидов и ляхов резать! Не проси невозможного, пане Дульский, – а не то разрываю условия!
Один только патер Заленский знал, что сталось с Огневиком, но как его не было в комнате, то никто не мог известить Палея о том, что любимец его уже свободен. Нельзя было спорить с Палеем, и потому Дульский не решился противиться условию, надеясь, что Палей смягчится чрез несколько времени.
– Детки! – сказал Палей. – Перетащите всех ляхов в другую избу и привяжите к бочке пороху! Не бойся, пане Дульский, я не подорву твоего дома без нужды. Это для того только делается, что, если бы твои приятели, которые гоняются теперь за мною в чистом поле, вздумали напасть на замок, пока я здесь, тогда бы я попросил их поплясать со мной по-казацки и вспрыгнуть вместе к небу. Палей ни у кого не станет просить пощады и ни кому не сдастся! Понимаешь ли, пане Дульский! С твоими приятелями будет суд и расправа завтра, при солнечном свете. – Обратясь к женщинам, Палей сказал: – Вы, бабы, ступайте-ка пока в погреб, посидите там тихомолком да помолитесь за меня Богу, а утро вечера мудренее! Ты же, голубушка, – примолвил он, обращаясь к княгине Дульской, – напиши-ка нежную грамотку к твоему сизому коршуну и скажи ему, что если он тотчас же отпустит с ответом ко мне есаула моего, Богдана Огневика, то я надену на твою белую шейку пеньковое ожерелье и убаюкаю тебя на двух столбах с перекладиной, а шурину твоему и всему роду его и племени починю горло вот этим шилом! – Палей ударил по своему кинжалу. – Мазепа знает, что я держу слово, и вы также узнаете это! Симашко! Возьми с собой четырех удальцов и проводи баб в погреб. Петрусь Паливада! Ты парень грамотный, возьми с собой двух хлопцев да обыщи все норы и конуры в замке и, где найдешь какую грамоту, неси сюда. Пан Дульский будет твоим проводником.
Казаки перетащили связанных поляков в другую комнату, а женщин увели в погреб. Дульский вышел, а Палей сел за стол и велел позвать Москаленка. Когда Москаленко пришел, он пригласил его поужинать и велел своим занять порожние места за столом.
Из всех поляков, господ и слуг, только смотритель замка и ключник остались под стражей несвязанные; они должны были отпирать все двери и указывать, где что хранится.
– Смотри, Москаленко, ты головою отвечаешь мне за порядок и безопасность, –
– Ни одна душа не ушла из замка, – отвечал Москаленко. – Везде расставлены часовые. Мужикам строго приказано не отходить ни на шаг от ворот. Остается только запрячь панских коней в брички да уложить добычу! Вокруг замка разъезжают десять казаков, чтоб не оплошать, если погоня за нами сюда воротится!
– Она не может воротиться до завтрашнего вечера, а тогда уже мы будем далеко! – отвечал Палей. – Опасности здесь нет никакой, а осторожность все-таки не мешает. Ну, детки, ешьте вволю, а пейте в меру! Гей, пан смотритель замка, подавай-ка сюда поболее вина и кушанья, а после мы угостим тех, которые теперь на страже! Для мужиков чтоб было водки вдоволь! А на потеху отдайте им приказчика! Пусть позабавятся хлопцы!
Из кухни нанесли множество яств и стол уставили бутылками. Проголодавшиеся казаки принялись очищать блюда, и опороженные бутылки летели одна за другою в разбитые окна.
– Вражьи ляхи! – сказал старый урядник, утирая рукавом седые усы. – Все у них не по-нашему. Нет ни сала, ни вареников, ни галушек, ни пампушек, а все не то чтоб сладко, не то чтоб кисло… Сам черт не разберет!
– А мы их попотчеваем горьким, – примолвил Палей. – Нуте-ка, детки, выпейте еще по чарке да запойте мою любимую песню, как гетман Хмельницкий бил ляхов под Желтым бродом Место, где Хмельницкий одержал первую знаменитую победу..
Казаки выпили по бокалу вина и затянули песню Подлинная современная казацкая песня.:
Чи ни той-то хмель, що коло тычин вьется? Гей, той-то Хмельницкий що з ляхами бьется. Гей, поихав Хмельницкий да к Желтому броду, Гей, не един лях лежит головою в воду. Не пый Хмельницкий дуже той желтой воды, Иде ляхив сорок тысяч хорошей уроды [1] . А я ляхив не боюся и гадки не маю [2] . За собою велыкую потуху [3] я знаю. Еще и орду за собою веду, А все вражи ляхи, да на вашу биду! Утыкали [4] ляхи, погубилы шубы, Гей, не един лях лежит выщеривши зубы. Становилы ляхи дубовые хаты, Придется ляшенкам в Польшу утыкаты. Утыкали ляхи, где якие полки, Илы ляхов собаки и сирые волки. Гей, там поле, а на полю цвиты, Не по едным ляху заплакали диты. Гей, там ричка, через ричку глыца [5] , Не по едным ляху засталась вдовица.1
Урода – красота телесная при высоком росте (польск.).
2
Не забочусь.
3
Надежду.
4
Уходили, бежали.
5
Перекладина, мосток.
– Так было и так будет, – воскликнул Палей, подняв бокал. – За здоровье царя Московского и всей казачины, за здоровье всех казаков от мала до велика, кроме вражего сына Мазепы, которому быть бы не гетманом, а висеть на осине!
– Здоров будь, батько! – закричали казаки, опоражнивая душком бокалы. – Ты наш пан, ты наш князь и гетман! Мы не знаем и знать не хотим никого, кроме тебя!
Вдруг раздались выстрелы на дворе. Казаки вскочили с мест, бросили на стол и на пол серебряные кружки и бокалы и ухватились за ружья, которые стояли возле стены. Палей не трогался с места. Все с беспокойством смотрели на него.