Мажор и Отличница
Шрифт:
— Папа, нет! — я вскакиваю с места. В теле нет больше ни тревоги, ни смущения, одна клокочущая в каждой клеточке волна возмущения, — О чем ты говоришь? Зачем отдавать этой недалекой нашу Янку?
— Не говори так о маме. Она со своим новым мужем сможет дать Яне гораздо больше, чем я. Не кипятись ты так сразу. Я и о тебе подумал. У тебя появится больше свободного времени. Ты у меня девушка молодая, а так редко куда выходишь, чаще с сестрой сидишь, будто я не знаю. Но если вдруг, — он опускает нерешительно глаза, — Тоже захочешь уехать с сестрой, то мама будет только
— Папа, даже не произноси такое! Я от тебя никуда не уеду! Даже если ремень достанешь! Избавиться от меня решил? Так вот, знай, не получится.
Он смотрит с такой щемящей сердце радостью, что я еле сдерживаю навернувшиеся на глаза слезы.
— Меня устраивает сидеть с сестрой! — зло продолжаю я. — И мелкая обидится на тебя, если ты ей такое предложишь! Она тебя точно не простит!
Папа поднимает на меня глаза. В них плещется грусть, которая обжигает и бьет меня. Слегка улыбнувшись, очень тихо произносит:
— Она сама меня об этом попросила, Кноп.
Глава 44
— Антон, немедленно отойди от салата! — долетает до нас с кухни крик тёти Дины, несмотря на то что мы сидим в комнате Ника за плотно закрытой дверью.
— А я ещё в детстве говорил, что его надо проверить на наличие глистов, — философски замечает мой лучший друг, почесывая свой подбородок, — Это помогло бы существенно сэкономить семейный бюджет, если бы меня вовремя послушали родители. — уверенный голос на миг отгоняет неприятные мысли, и я широко ухмыляюсь.
— Я серьезно. Ты же знаешь, сколько он жрет. Не пойму, где напутали, но он должен был родиться предводителем саранчи.
— Ты за эту саранчу любому морду набьёшь.
— Это не отменяет того, что я не могу глаголить истину. — Ник тянется к своему телефону, берет его в руки, а затем что-то спешно начинает печатать. — Если согласишься на ту ересь, которую мне только что рассказал, я тебя сожгу на собственном костре разочарования. Как Филипп Красивый сжигал Жака де Моле.
— Думаешь, мне самому приятно на такое соглашаться? — со злостью цежу слова и откидываюсь на спинку дивана. — Да я был готов послать и его, и ее этот…
Ник отрывает взгляд от телефона и смотрит на меня исподлобья.
— Не надо посылать своего отца в лунные долины, друг мой. Почему у тебя мозги в тактически важные моменты часто отключаются? Ты точно лучший студент нашего универе? Может, Киринов питает слабость к твоим волосатым ногам, потому и прикрывает, когда тупить начинаешь?
— Да пошёл ты! — он ловит, кинутый в него мяч, как раз в ту минуту, когда дверь в комнату открывается, и на пороге появляется фигура тети Дины.
— Мальчики, все за стол! — улыбаясь, говорит она и снимает с себя фартук, на котором красными нитками вышиты спелые томаты. — Димочка, мы очень рады, что ты сегодня ужинаешь вместе с нами. Давно тебя не было видно, мы с дядей Валерой сильно соскучились.
— Мам, а ты уверена, что оставлять своего младшего сына один на один с едой, верное решение? — скрывая ухмылку, серьезно интересуется Ник.
—
— Фитоняш. — поправляет его старший брат, вставая со своего места. — Не забывай, что я выше тебя, и у меня кость тяжелая. А у тебя, Тох, сам знаешь, жировые отложения накапливаются в местах, характерных для женского пола… Я же о тебе и переживаю.
— Да я тебе сейчас, Николос!
— Мальчики, немедленно прекратите! — очередной раунд боев братьев Авериных останавливает уверенный голос их матери. — Ники, хватит дразнить брата! Я вас не так воспитывала! Вы должны быть друзьями и опорой друг для друга!
Тоха усмехается и самоотверженно показывает брату язык, стоя за спиной тети Дины.
— Мам, мы же шутим. Ну чего ты? — мой друг обезоруживает свою родительницу одним ласковым объятием, и та мгновенно тает. — И тебя я люблю, мой маленький бегемотик. — фраза к брату звучит скорее для усыпления бдительности тети Дины, так как левой рукой он молниеносно отвешивает тому щелбан.
— Алло, гараж, вы есть идете? — доносится до нас звучный бас дяди Валеры, — Я тут помру, пока вас дождусь! Димка, беги от них ко мне. Они пока разбираться между собой будут, мы с тобой хоть поедим спокойно.
Раньше я часто зависал у Авериных, а братья у меня. Тогда я не видел разницы в наших семьях. Мы тоже собирались вечерами, у нас тоже имелись свои шуточки и игрища. Но с уходом отца все как-то резко изменилось.
Конечно, мы с матерью старались создать все возможные условия для мелочи, чтобы она не чувствовала недостатка любви или внимания, но, как бы я сам не скрывал от себя, мне самому не хватало отца.
Я ненавидел его всем сердцем и считал первосортным говном. Но что-то в груди ныло. Особенно в те моменты, когда дядя Валера шутил за столом над своими сыновьями или надо мной, или, когда тетя Дина смешно фыркала и ругала своего супруга.
Первое время после развода я часто пропадал в их доме. Они щедро дарили мне все те эмоции, которых мне отчаянно не хватало. Обволакивали атмосферой радушия, будто я их родной третий ребенок.
Но однажды мне стало стыдно. Стыдно перед мамой.
Получалось, будто я бежал из дома и находил себе утешение, оставляя ее одну. И, ясно осознав это однажды, я стал приходить к Авериным намного реже. Вместо этого старался все свободное время развлекать двух своих женщин: одну маленькую и одну большую, которая всегда умело держала ради меня лицо.
— Что у тебя нового, Димка? — спрашивает дядя Валера, пока тетя Дина накладывает мне рагу. И она же с гордостью отвечает своему мужу:
— Димочка у нас, как и всегда, один из лучших студентов! Гордость вуза!
— Скажете тоже, теть Дин, — улыбаюсь я.
Слюни от ароматов, исходящих от приготовленных блюд, собираются во рту.
— Вот Димка наш молодец! Не то, что эти твои оболтусы. — ухмыляется ее супруг, хотя братья тоже хорошо учатся и к ним редко бывают претензии. — Двух троглодитов вырастила.