Мажор
Шрифт:
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Удачи, мужики!
– старший лейтенант Рогожин крепко пожал нам с Тунгусом, руки.
– До свидания!
Последние слова сказаны, и мы смотрим в спину уходящих ребят. Парни оглядываются; в глазах сожаление. Ведь каждый из них рвался остаться здесь, но не судьба. Ибо шанс задержать бандитов и остаться в живых - есть только у меня и моего напарника. Хотя нет! Командир! Вот он бы смог, но его обязанность увести группу и заложников.
Все-таки удачное здесь место: ни справа, ни слева нас не обойти. Точнее обойти-то можно, но на это уйдет много времени, так что - только в лоб. Метрах в пяти позади меня, за камнями, залег Тунгус. Пусть здесь и не слишком крутой подъем, но все же... Приникнув к оптике СВД, сосредоточенно отстреливает неосторожных... Отлично! Прижимая к плечу пулеметный приклад, стреляю: короткими, злыми очередями. Главное, выиграть время - сколько можно и дать парням шанс оторваться. Сколько же вас? Получите, твари! Сдохните!!!
Ванькин пулемет снимал кровавую жатву, мстя за своего погибшего хозяина. Снайперка Тунгуса не отставала в этом кровавом пире... Мы держались... Потом, мой напарник отошел назад и начал ставить растяжки. Закончилась последняя пулеметная лента... Пора! Постреливая короткими очередями из автомата, отхожу назад, прикрываемый вернувшимся Тунгусом. Отступаем вдвоем: мой напарник, закинув за спину СВД, стреляет из "калаша". Не забывая подсказывать, как идти. Не зная где... можно подорваться и раньше времени отправиться к предкам.
Ага! Вот и первая растяжечка "сработала": после взрыва слышатся маты и стоны. Хорошо! Теперь замедлятся. Обязательно!
Растяжки позволили нам оторваться, а мы лепили новые. Где попало и как попало. А ведь у нас с собой не так много гранат - всего двадцать штук... Кто сказал: что натянутый кусок проволоки не нанесет врагу урон? А остановиться, обезвредить, поматериться. Как понять: где обманка, а где настоящая растяжка? Пока не проверишь - никак! Вот и ползут, теряя время и нервы. А ведь растяжки срабатывают, мы же мастера своего дела, появляются убитые и главное раненные. Ведь раненый - это груз и психологическое давление. Его надо перевязать, а еще он кричит и стонет... При погоне: надо не убивать, а ранить...
Вот ведь беда: Тунгуса зацепила шальная пуля, а он пер как танк и продолжал минировать. Когда же ноги стали заплетаться, и он упал, то потребовал: чтоб я его оставил, а сам уходил. Вот дурак... Десант своих не бросает! Лучше сдохнуть!
Кое-как перебинтовав рану под правой лопаткой, взвалил снайпера на себя и пошел. А он все скулил и требовал его оставить, мол, он врага задержит. Ну что за идиотизм? Какой враг? В том лабиринте проволоки, который мы оставили позади, сам черт ногу
Я пер вперед, твердя как заклинание:
– Скоро придем, держись, брат. Ребята нас не бросят, а там больничка, тебя подлатают, медальку какую-нибудь дадут. Будешь сестричкам хвастать, главное держись, брат.
Не знаю, сколько я прошел со своим грузом? Ребята потом чего-то прикидывали и решили, что не менее трех километров. После того, как по бандитам отработали летуны, тем, кто выжил, было не до нас. Наши парни закинули журналюг в вертушки и ломанулись за нами. То, что мы не разминулись, было маленьким чудом.
Нас нашли через два часа. Сняли с меня тело, да тело, ибо Тунгус был мертв. Мертв давно, и нес я, и разговаривал - уже с неживым человеком. Я выл, бил кулаками землю:
– Я должен был успеть, должен...
– я ненавидел себя: за то, что слабак, за то, что еле переставлял ноги, за то, что падал.
– Егор, ты не мог успеть! Даже, если бы его сразу погрузили в вертушку - не довезли бы. Без вариантов. Насмотрелся я, - Рогожин тяжело вздохнул, присаживаясь на землю рядом со мной.
– Если сразу на операционный стол, тогда да, а так без вариантов.
– Командир, а как его звали?
– какое-то спокойствие напало на меня. Все! Кончилась истерика.
– В смысле?
– на его лице было удивление.
– Ну, Тунгус - это ведь не имя. А, по-другому, как то и не знаем.
– Антон, его звали Антон.
Потом было возвращение на базу. Я угодил в госпиталь, на неделю, оказывается, был ранен - в руку. По касательной, почти царапина, но эскулапы залютовали и заперли меня. Подозреваю, не обошлось без отцов командиров, да и верно, крыша у меня подтекала конкретно, еще завалил бы какого - "бородатого". А так хоть успокоился немного. Но вот жалость во мне умерла. Совсем.
Забирая меня от эскулапов на стареньком, видавшим виды уазике, старший лейтенант Рогожин пытался выяснить мое душевное состояние:
– Как себя чувствуешь, Егор?
– рулит, время от времени, посматривая на меня.
– Да нормально, товарищ старший лейтенант!
– вздыхаю.
– Я сразу себя чувствовал нормально. Рана-то тьфу, кусок кожи содрало!
– С мясом, Егор, с мясом!
– Ой, да сколько там этого мяса-то было?
– и тут решаюсь.
– Это ведь вы меня в больницу законопатили?
– Так, сержант, что за базары? Ты был ранен, вот и лечился!..
– Товарищ старший лейтенант, ну что вы меня за дурака-то держите? Что я не понимаю... Вы боялись, что я кого-нибудь шлепну?
Молчит, смотрит на дорогу, потом повернувшись ко мне говорит:
– А ты уверен, что не стрельнул бы какого-нибудь, - крутит в воздухе пальцем, - скажем так "не русского".
Вздыхаю и, отвернувшись к окну, признаюсь:
– Нет, не уверен! Когда Тунгус погиб... я, наверное, не сдержался бы. Увидел бы какую-нибудь бородатую харю... или пристрелил бы, или зарезал...