Мажорный ряд
Шрифт:
А той, впрочем, было не важно. Конечно, приказания жены Павла она исполняла точно и аккуратно; но — что греха таить? — относилась к Веронике с огромным презрением. Лена сразу увидела, с кем имеет дело: это просто очень хваткая, смазливая деревенская деваха, которая с пелёнок, наверное, мечтала «выбиться в люди». Вот она и старалась по мере сил: домучила курс средней школы и, бросив родной посёлок, утопающий в грязи по самые окна, рванула в большой город. А дальше — так: в институт не прошла (нужны были или деньги, или знания; а ничего этого у абитуриентки не было): устроилась официанткой в хороший ресторан. Причём сначала её взяли просто посудомойкой, но девушка, пару дней поплескавшись в грязной подсобке и перемыв
Имя «Вера», данное ей от рождения и чаще всего звучащее в родном доме как «Верка» или «Веруха», легко превратилось в изящное «Вероника», что сразу подняло красавицу в собственных глазах.
Постель, как необходимый атрибут карьеры, продолжала выполнять свою судьбоносную функцию, и Вероника вскоре получила «повышение»: из кровати администратора перепрыгнула в койку директора. Правда, она по-прежнему носилась по залу; но обслуживала уже исключительно престижные мероприятия, в основном — вечерние или ночные. Постепенно и «постель» получалась уже не одна, а «как сегодня выпадет», по совместительству.
И однажды её суженый — Павел Петрович — всё-таки возник, не зря Вероника свято верила, что именно здесь, в этом ресторане, её возьмут замуж. Павел Петрович не питал никаких иллюзий относительно прошлого своей избранницы; но — что поделаешь? — понравилась она ему; запала, так сказать, в душу. Конечно, сначала никаких таких мыслей про законный брак с девицей из борделя Величко не имел, но стал почему-то всё чаще и чаще захаживать «на огонёк» — и сам не успел заметить, как кошечка Вероника легко и просто навешала ему лапти на уши, и он уже искренне жалел «бедную девочку», которую злая судьба заставила от полного сиротства заниматься всем этим… Она премило надувала пухлые губки и опускала вниз пышные ресницы, быстро краснела и очень недурна бывала в любви, при этом изо всех своих скудных сил, на очаровательном суржике расхваливая мужские качества богатенького любовника.
И Павел растаял. «Почему бы и нет?» — подумал однажды он. И сделал предложение.
Свадьбу отгрохали в том же ресторане, и невеста была столь хороша, что жениху искренне завидовали.
К чести Вероники, надо сказать, что, получив штамп в паспорте, она и мысли не имела теперь о каких-либо «походах налево». Зачем? Цели своей она достигла, а гневить бога — это уже перебор. Она и так получила всё, что хотела; а Пашка (так она любовно называла мужа) души в ней не чаял.
Пообтесавшись и прибарахлившись, Вероника съездила, наконец, в гости к родне. Прикатила на дорогой машине (с водителем; личным!), привезла кучу подарков, денёк покрутилась, оббежала подруг и знакомых, всех «пришибла» своим богатством и — хорошего понемножку! — отбыла, под охраной и покровительством того же водилы, парняги с габаритами шкафа и с таким же выражением лица. Прощаясь, мать уговаривала Верку:
— Доченька, приезжай почаще; одна ведь ты у меня…
Вероника, конечно, покивала; но про себя твёрдо решила: не дождётесь. Хватит.
Всё же она оставила матери приличную сумму («Чтоб всем рассказывала!»). Отец Верки давно, ещё когда дочка была маленькой, утонул. Вероника его и не помнила почти; а мать действительно оставалась совсем одна.
Верка бодро посоветовала ей устроить, наконец, личную жизнь, взяв с дочери хороший пример, и укатила.
Конечно, Верка тогдашняя и Вероника сегодняшняя — это небо и земля. Вероника Васильевна приобрела необходимый лоск, а также всех, кого нужно: от собственной портнихи до личного гинеколога. И подруг, конечно, новых: жён таких же весомых мужиков, как и её Павлик.
Многие из них называли себя «бизнес-леди» и пытались делать вид, что работают; остальные (как Вероника, например) были честнее
Наиболее близкой и задушевной подругой Вероники считалась жена Старкова — тоже молодая. Старков, друг и ровесник Павла, развёлся со своей прежней «старухой» именно ради неё, Наташеньки. Экс-жена скандалов не устраивала, взяла хорошего «отступного» и тихо ушла в сторону; а за дополнительную плату даже согласилась, чтобы сын остался с отцом. Сын с радостью принял предложение. Вот так они и жили: Сергей Яковлевич Старков, новая Старкова — Наталья и взрослый уже Николай.
Дружба семьями укрепилась и стала даже необходимостью. Старый тандем из комсомольской юности породил два новых: дружбу сыновей (Кешка — Колька) и приязнь жён.
Одна только дочь Величко, Анжела, оказалась сама по себе: у Старковых дочерей не было. Но Анжелика — это вообще отдельный разговор. Она — личность непростая, отстранённая и загадочная. Даже родной отец — и тот её не всегда понимает, но утешается тем, что говорит: «Она особенная».
Особенность дочери он открыл, когда Анжела подластилась к нему с просьбой, будучи тогда ещё школьницей (училась в выпускном классе). В школе она числилась в середнячках, ни рыба — ни мясо; но аттестат обещали хороший. Величко, помня горький опыт с сыном, ёще в сентябре обошёл всех учителей. Ведь с сыном он этого не сделал, и когда кинулся перед выпуском — было уже поздно: из тех оценок, что Кешка «назарабатывал» в течение года, состряпать приличный аттестат не смог бы даже Старик Хоттабыч. Еле-еле потом за большущие деньги удалось впихнуть Иннокентия в приличный вуз…
Поэтому с дочерью Павел Петрович уже был начеку. Благодарные учителя (а размеры «благодарности» оказались достойными) относились к девочке лояльно все подряд; и оценки к выпуску вызревали приличные.
И вот тогда-то Анжелка и попросила отца:
— Папа, я хочу печататься.
Павел Петрович сначала совсем ничего не понял и удивлённо переспросил: «Хочешь… что?..»
Девушка пояснила, и Величко подумал: «Смотри-ка, молодец!» Оказывается, Анжелка пишет стихи и хочет, чтобы они появились в газете. Ну есть же в любом нормальном издании рубрика вроде «Творчество наших читателей» или что-то такое. Хорошее желание!
Величко попросил дочку показать свои творения, перечитал и оценил:
— По-моему, ничего!
Стихи были как стихи: розы-грёзы, любовь-морковь. Как обычно в этом возрасте.
— Сделаю, родная! Обещаю!
Анжелка разулыбалась и с чувством чмокнула папку в щёку.
А Павел Петрович на другой день отправился к редактору хорошей газеты (с большим тиражом!) и без обиняков выложил свою просьбу. Редактор ответил уклончиво, пряча глаза; дескать, стихи — ничего особенного; таких редакция получает сотни в день. Да и «недотягивают» они во многом: то рифма нелепая, то ещё там что-то… Перестал ломаться только тогда, когда Павел Петрович назвал хорошую сумму и добавил: «Лично вам. Сейчас. А стихи — доработайте своей умелой рукой; вы же лучше знаете, что и как».
Это редактора устроило сразу, и уже через три дня весь город читал произведения «юного дарования Анжелики Величко». Причём редактор не только «дотянул» тексты, а и написал тёплую вступительную статью, которую и поместил под выразительным фото девушки.
Фурор был большой, и Анжелка сразу же стала гордостью школы. С тех пор она не расставалась с ручкой и рабочим блокнотом, напуская на себя загадочный вид таланта, который немного не в себе: муза, значит, посетила.
С образом гения она так сроднилась, что и дома, перед родными, и даже наедине продолжала ту же игру. Впрочем, это принималось благосклонно.