Мазохизм смерти и мазохизм жизни

Розенберг Бенно

Б. Розенберг говорит лишь о мазохизме, но это, если можно так выразиться, в придачу к общим психоаналитическим концепциям. Ему есть чему нас поучить и по поводу психического функционирования, и по поводу превратностей аффектов, но особенно по поводу мазохистской «штуковины» в целом, разумеется. Но то, что он нам демонстрирует с огромной пользой, как мне кажется, – это метод, применяемый им для лучшего понимания теории бессознательного, психического функционирования и терапии в целом. Это становится возможным благодаря солидной путеводной мазохистской нити, которую он выбрал, чтобы брести по лабиринту вопросов, возникающих в психоаналитических размышлениях. Это наводит меня

на мысль о том, что обоснованным подзаголовком книги могла бы стать следующая фраза: «Как заострить свой ум для того, чтобы лучше размышлять самостоятельно».

Как будет поступать Б. Розенберг? Мы уже сказали: самым фрейдистским образом, который только возможен. Он не ограничивается лишь тем, что следует за текстами Фрейда, даже если он это умеет (и он очень хорошо и основательно это делает, кстати), и он не боится писать, что все, что он может об этом сказать, содержится в одной фразе из «Экономической проблемы мазохизма», в которой указывается, что эрогенный мазохизм является той «частью разрушительного влечения, которая не участвует в смещении вовне [как это делает садизм], а остается в организме, где она оказывается либидинально связанной сексуальным совозбуждением». И в этом смысле правдой является то, что вся эта книга «может считаться длинным комментарием» к данной цитате; но это также комментарий, который раскрывает, что сам Фрейд не ведал о невероятной истине, вложенной им в данную мысль.

Мы с уверенностью можем сказать, что «верность» автора Фрейду состоит не только в том, чтобы следовать букве его текста, а в том, чтобы обнаружить в этом тексте его дух. Наш автор приходит к тому, что задает крайне простой вопрос, который видоизменяет правду именно своей простотой; он говорит о том, что поднятый вопрос совсем не нов (он присутствует в психоанализе с первых шагов его развития) и что необычное состоит скорее в манере работы с ним, новшество рождается из нового на него взгляда.

Что это за вопрос? Тот самый, который возмущал нас совсем недавно, он же вызвал недоумение Фрейда: как неудовольствие может быть целью? как излишек возбуждения может сопровождаться удовольствием? каким образом разрядка может быть неприятной? Явно, что одного лишь количественного объяснения здесь недостаточно, констатирует он, и отныне необходимо прибегать к качественному фактору, и тогда «мы продвинемся гораздо дальше, если мы сможем указать, каков он; […но, увы] мы этого не знаем», – сожалеет он.

Именно там находится вопрос, которого мы не можем избежать, он стал ловушкой для эссенциализма и для Weltanschauung, его мистических химер, к которым убежали Юнг, Райх и другие, за ними следующие или их избегающие. Фрейд смог избежать их благодаря своему чрезвычайно четкому мышлению, а также осторожности, которую сохранял при всех своих величайших дерзаниях. Это то, что обьясняет, почему все иследования, проводимые в психоанализе, выигрывают, если они вдохновляются прежде всего и больше всего фрейдовским методом, который отличался возвращением к вопросам, оставленным в неопределенности, для того, чтобы вновь их исследовать. Именно это и делает Бенно Розенберг, именно поэтому его демарш оказался главным образом качественным возвращением. И мы видим, как он ведет обширное и последовательное изучение мазохизма, обращаясь к другим великим концепциям, которые находят самым естественным образом свое место (некоторые, как концепция первичного нарциссизма, например, несколько сопротивляются). И при прочтении книги у нас возникает впечатление, что мы захвачены чтением саги, эпопеи или детективного романа.

Хочу очень кратко представить последовательность тем этой работы (вы сможете предаться

более долгому чтению): первичный мазохизм (который совпадает с первичным связыванием влечений, и именно это дает первичному мазохизму «особый статус среди прочих психических явлений»), является тем местом, в котором формируется Я, именно это становится началом структуризации Я; также первичный мазохизм, эротизируя разрушительность, придает первичному Я «удивительную способность развернуть часть влечения к смерти для того, чтобы с его помощью защититься от влечений», реализуя таким образом первичное связывание, объединение влечений. Данный «разворот», настоящая инверсия, функционирующая, согласно процессам негатива, с помощью своего свойства связывать, позволяет мазохизму встать на стороне «хранителя жизни», и в конечном счете первичный мазохизм являет собой не что иное, как само это связывание. Другими словами, мазохизм строит наш у историю, строит наше Я.

Таким образом, именно благодаря мазохизму мы способны переносить тяготы и страдания жизни; можно сказать, что мазохизм делает нашу жизнь. В таком случае вполне оправданно говорить о «мазохистическом измерении человеческого существования», поскольку оно свидетельствует о последствиях объединения влечений и о необходимости мазохизма, о том, что у мазохизма поистине «жизненные» качества, что приводит нас к констатации того факта, что «психическая жизнь является одновременно конфликтной и запускается историческими событиями».

Для меня было весьма приятно писать это короткое, очень личное предисловие к книге Розенберга не только по причине того, что его теория чрезвычайно для меня убедительна, как и другие известные его открытия в психоанализе, но также потому что она дает мне ощущение, что сам я уже достаточно давно размышляю подобным же образом. Не является ли это признанием того, что, когда появляется возможность открыть некую правду, возникает также желание разделить эту правду с другими? Тогда, по меньшей мере, мы говорим себе, что у нас общие научные интересы.

Именно тут мне необходимо удержаться и не поддаться соблазну ввязаться в нарциссический дрейф, который грозит испортить предисловие, – говорить о Розенберге большей частью как об авторе, представляя его идеи лишь для того, чтобы предъявить собственные. Я также мог бы – этому есть множество примеров – долго объяснять, каким образом его идея о том, как мазохизм участвует в формировании Я, дополняет мою собственную модель первичного Эдипа, или же представить мою собственную теорию генерализированного реверсирования как частную форму отрицания; будьте уверены, я этого не сделаю. Все же в данном случае я чувствую, что наши способы психоаналитического мышления достаточно близки и что у меня с ним есть и разногласия ровно в таком количестве, чтобы завязать интересный научный спор.

Этот спор мы вели достаточно живо весь 1987 год, на протяжении которого он согласился принять участие в моем семинаре по изучению статьи «Влечение к смерти и отрицание». Эти дискуссии несколько изменили некоторые мои подходы (такова была их участь) и позволили мне впоследствии квалифицировать некоторые утверждения менее резко. Нужно ли говорить, что, когда я читал его книгу, мне показалось, что те дискуссии также несколько изменили некоторые из его предположений (убедили ли его дискуссии?), в частности, по поводу исторического отношения между влечением к жизни и влечением к смерти, а также по поводу того, что касается связывания влечений. Это еще раз доказывает всем нам, что дискуссии могут быть плодотворными, особенно они становятся таковыми в тех случаях, когда между дискутантами существует достаточная близость.