Мчащиеся мустанги
Шрифт:
Тома, отбросив к стене, снова ударило чем-то тяжелым, на этот раз в плечо. Это, лежа на полу с искаженным от боли, побелевшим лицом, последним усилием стрелял Крис Блэк. У Глостера беспомощно повисла правая рука — одного револьвера не стало.
А коридор перегораживали трое парней, стоявших плечом к плечу. Удивительно, сколько выпущено пуль и как мало от них вреда!
В Тома попала еще одна пуля, потом еще. Он слышал глухой звук, ощущал вес полудюймовых кусочков свинца, но не чувствовал никакой боли. Все внимание было на главном мерзавце —
Глостер прицелился с левой руки и выстрелил. Он видел, как Кристофер Блэк рывком встал на колени, потом, цепляясь за стену, поднялся на ноги и, волоча одну ногу, бросился к нему с ножом в руке.
Том снова поднял револьвер. Но рука отказала — кисть была в крови. Он понял, что это конец. В этот миг было только одно желание: подняться на ноги и встретить смерть стоя. И снова улыбнулся, сожалея, что даже в таком простом желании ему отказано.
Вперед метнулась маленькая фигурка.
Дэвид закрыл его от ножа своей грудью! Дэвид с пустым револьвером, который он все еще сжимал обеими руками!
В этот момент в конце коридора раздался рев. Нет, не человеческий, а рев быка.
Перед глазами Тома опустился темный занавес. Он хотел его отстранить, но руки не поднимались.
Глава 42
КРУШЕНИЕ НАДЕЖД
Сознание еще теплилось, однако в голове все перепуталось.
Стрельба продолжалась. Воздух пропитался порохом. К нему прикоснулись чьи-то руки.
— Ой! — воскликнул незнакомый голос. — Смотрите, как его изрешетили! Кто это?
Ответил знакомый девичий голос:
— Этого человека надо спасать в первую очередь. Он стоит всех вас. Всех вас, вместе взятых! А его бросили. Это же Томас Глостер!
«Как славно, — мелькнула мысль в самой глубине сознания раненого, — слышать из этих уст такие слова… Если бы еще хоть раз ее увидеть».
Поднялась суматоха. Его куда-то понесли. Откуда-то взялась адская боль, словно тело поджаривали на огне. Том почувствовал, как течет кровь, течет широким потоком, унося с собой остатки жизненных сил.
— Сюда… осторожно! Бедняга! Полегче через эту дверь… Ровнее, ровнее, ему же больно от малейшего движения! Подумать только — один против всех! Один…
Вот с таким благоговением и нежностью говорили о нем.
Одна часть души с радостным удивлением впитывала эти приятные ему слова. Другая же плавала в мире, где даже просто дышать было невыносимой пыткой.
— Как ты себя чувствуешь? Узнаешь меня? Можешь говорить?
Это был ее голос.
Тома положили.
— Это вы, Алисия, — прошептал он. — Я вас не вижу. Может быть, потом… Хочу увидеть, прежде чем умру.
Она начала было говорить, но голос ей отказал. Снова заревел бык, но теперь потише.
— Алисия, ты жалкая истеричка! Отойди-ка! Займемся делом!
И Томом занялись. Содрали всю одежду, промыли раны. Каждое прикосновение причиняло такую боль, будто в него все глубже вонзали раскаленный кинжал. Глостер удивился, что
В рот влили обжигающего бренди.
В глазах прояснилось. Показалось, даже пропала боль.
— Гляди-ка, — удивленно произнес Том, — до чего же хорошо! Вы все так добры ко мне.
Он увидел лицо владельца бычьего голоса и понял, что перед ним большой Дэвид Пэрри и это именно его появление заставило броситься врассыпную напавших на него мерзавцев. Потом разглядел остальных — юного Дэвида, с осунувшимся посеревшим лицом… Алисию… Рамона, который прислонился к стене с накинутым на голову пончо и не переставая шептал молитвы своему святому Христофору.
Глостер почувствовал, будто его заковали в броню — так туго спеленали широкими бинтами. Бренди проникало все глубже, по телу разливалось блаженство, с каким приятно и жить и умирать.
Вдруг увидел приблизившуюся к нему Беатрис Пэрри.
— Бедняга! — проговорила она. — О Дэвид, видя его страдания, я готова простить ему все зло, которое он пытался причинить!
— Это он-то пытался причинить зло? — грозно крикнул муж. — Мы еще об этом поговорим, дорогая! А может, лучше прямо сейчас? Оказывается, все слухи оправдались — вот он, мой старший. Вернулся ко мне. Что ты на это скажешь, Беатрис?
— Твой старший?
Пэрри молчал.
— Вижу, ты все еще веришь старой сказке, — усмехнулась она. — Тогда давай внесем ясность, не откладывая. Слава Богу, мне удалось наконец отыскать настоящую мать. Она здесь, в этом доме. Сейчас ты ее увидишь! Эта женщина клянется, что она его родила. Она же была и кормилицей и нянькой!
Беатрис позвала прислугу.
Окружающие чуть отступили от кушетки с Томом Глостером, словно понимая, что для него это тоже представляет огромный интерес. Большой Дэвид, расставив ноги и пуще прежнего набычившись, встал у камина; юный Дэвид, напрягшись и вскинув голову, встал в ногах у Тома. Только Алисия, не обращая ни на кого внимания, осталась сидеть рядом. Рамон, опираясь от слабости о стену, продолжал молиться.
Вскоре в комнату вошла женщина средних лет, в синем платье, с накинутой на плечи шалью. При первом же взгляде на нее у Тома защемило сердце, потому что перед ним было такое же, как у младшего Дэвида, смуглое, с грубыми чертами лицо. Женщина, как видно, не привыкшая приветливо улыбаться, встала в дверях, настороженно оглядывая присутствующих.
Старший Дэвид, тяжело ступая, медленно подошел к ней:
— Ты кто?
— Хуанита Альварес.
— Зачем ты здесь?
— Пришла увидеть своего мальчика.
— Где он?
— Вот он!
— Какие у тебя доказательства?
Тут женщина наконец улыбнулась. Мгновенной, суровой, язвительной улыбкой.
— Зачем мне доказательства? Он в хорошем доме. Здесь ему куда лучше, чем у меня.
— Тогда зачем ты заявляешь на него права?
— Потому что сеньора сказала, что я должна говорить правду. Вот я и говорю.