Меч и перо

Ордубади Мамед Саид

Гатиба направилась к дворцу. Хюсамеддин последовал за ней. У двери он остановился, но она приказала ему:

– Входи, входи, уважаемый сардар! У меня есть дело к тебе.

Поднявшись по широким ступенькам, они вошли в большой зал. Гатиба оставила Хюсамеддина одного и скрылась в своей комнате.

Хюсамеддин, расхаживая по залу, предавался мыслям: "Гатибе уже давно за тридцать... В жизни ее ничто не интересовало кроме интриг, козней и приключений. Можно сказать, вся ее жизнь - сплошное преступление. Но как мало эта женщина изменилась! Какое у нее юное и свежее лицо! Как прекрасны ее глаза! Сколько очаровательной надменности в ее взгляде! Когда я смотрю на нее и слышу

ее голос, сердце мое замирает, как прежде. Гатиба - моя первая любовь, а первая любовь никогда не забывается. Себа-ханум во много раз красивее и притягательнее Гатибы, но всегда, когда я обнимаю ее, мне кажется, будто со мной Гатиба. Ведь она первая заставила мое сердце сладостно замирать. Это она впервые зажгла мою кровь".

В зал вошла Гатиба, облаченная в платье, которое носила в дни далекой юности, когда Хюсамеддин пылал к ней юношеской страстью. Опустившись на тахту, она приказала ему:

– Сядь рядом, мой наивный друг. Неужели ты думаешь, я действительно собираюсь замуж за Тогрула? Ах, как плохо ты знаешь меня! Да разве я могу стать женой такого ничтожества?!

Неужели ты забыл все, что было между нами? Как ты мог забыть, что ты говорил мне в дни моего девичества?!

– Я говорил мелеке тысячи всяких слов, - возможно ли все удержать в памяти? Если бы кто взялся описать историю нашей любви, получилась бы толстая книга.

– Неужели ты не припоминаешь, что ты сказал мне однажды в Гяндже, рассердившись на меня?
– Где это было?.. Когда?
– спросил Хюсамеддин, морща лоб.
– Я ехала в тахтреване встречать Мехсети-ханум, ты подъехал к тахтревану... Теперь вспомнил?

– Да, что-то припоминаю... Но, что я сказал вам тогда, не помню.

– В тот день я отвергла твою любовь. Ты разгневался на меня и сказал: "Возможно, вы не будете моей, но вы не достанетесь и другому!"

Хюсамеддин все вспомнил. Родная Гянджа... По дороге идут толпы празднично разодетых людей, проплывают нарядные тах-треваны. Вот из-за голубой занавески выглянуло красивое лицо Гатибы. Он пришпорил лошадь, подъехал к ней. Она хотела задернуть занавеску,- он не позволил ей, заговорил. Гатиба начала отвечать ему. Ах, этот голос!..

Хюсамеддин обернулся, посмотрел на Гатибу. Нет, она нисколько не изменилась! И в душе его по-прежнему живет любовь к ней! Сколько он потратил сил, чтобы вытравить из своего сердца чувство к этой хитрой, коварной женщине, а в результате - поражение! Сердце не желает подчиняться разуму.

– Что делать?! Что делать?!
– воскликнул вне себя Хюсамеддин.
– Сердце не хочет слушаться меня, словно оно подвластно кому-то другому! Мне кажется, я не принадлежу самому себе! Теперь я знаю, любовь и свобода не могут жить вместе, - он обернулся к Гатибе и грустно добавил: - Да, прекрасная мелеке, теперь я вспомнил, что я сказал вам тогда.

Гатиба обняла Хюсамеддина и поцеловала в губы.

– Мне хочется переиначить те твои слова. Ты позволяешь?

– Конечно, конечно, моя дорогая мелеке, - бормотал Хюсамеддин, покрывая поцелуями ее лицо.
– Вы властны делать все, что угодно!..

На глазах Гатибы засверкали слезы:

– Клянусь тобой и моим сыном Гютлюгом, я никому не буду принадлежать, кроме тебя. Я буду только твоя, я буду жить только ради тебя!

Сказав это, Гатиба еще сильнее прижалась к груди Хюсамеддина, жарко целуя его.

– А теперь слушай меня внимательно, мой дорогой,- сказала она тихо. Мы напрасно помогли Тогрулу прийти к власти. Пропали все наши труды. Он уже начал предавать нас. Стоит ему только захотеть, и он погубит нас обоих. Мы должны быть с тобой очень осторожны. Надо при каждом удобном

случае напоминать ему о том, что это он прежде всего виновен в смерти атабека, что он братоубийца. У этого человека слоновий нрав. Если кто-нибудь не будет сидеть у него на спине и колоть его шею пикой, он может пойти не в ту сторону. Надо сделать так, чтобы его войско взбунтовалось. Постарайся подорвать его влияние среди аскеров. Пойми, влиятельного человека трудно поставить на колени. Мы можем достигнуть с тобой блаженства через несколько минут, но надо думать о том, чтобы блаженство было с нами вечно. Знай, среди того, что я отдала атабеку Мухаммеду, не было моего сердца. Я утаила его от мужа. Мое сердце будет принадлежать только тебе. Ты один достоин его. Дорогой друг, в жизни нельзя прыгать, как по лестнице, сразу через несколько ступенек. Это очень опасно. К вершине надо продвигаться постепенно. Эту истину я начинаю постигать только сейчас. Этому меня научила моя жизнь. Не торопись взлететь, иначе сразу же очутишься на дне пропасти. Хочу сказать тебе еще вот что: пока Тогрул не поймал нас в свой капкан, мы должны первые скрутить его по рукам и ногам!

– Слово мелеке для меня закон!
– решительно ответил Хюсамеддин.

В ГЯНДЖЕ

После смерти атабека Мухаммеда салтанат переживал тревожные дни.

По договору Гатибы с хорезмшахом Текишем Рейское государство должно было отойти к Хорезму, после чего судьба Ирака решалась сама собой: он отходил к Багдаду, ибо, лишившись Рея, империя оказывалась расчлененной пополам и теряла обширные земли на юге Азербайджана вместе с Хамаданом.

Кызыл-Арслан, встревоженный угрозой расчленения салтаната, обратился за помощью к Северному Азербайджану.

Однако Фахреддин думал совсем иначе. Считая южной границей Северного Азербайджана Аракс, он решил не пускать на землю Аракского государства ни Кызыл-Арслана, ни кого-либо другого.

У Фахреддина было много сторонников среди молодежи и влиятельных людей Северного Азербайджана, которые разделяли его мысли.

Но те, кто хорошо разбирался в политике, считали, что обособление Северного Азербайджана равносильно для этого государства смерти,

Гянджинцы собрались в мечети Сельджука. Большинство поддерживало Фахреддина.

– Не будем помогать Кызыл-Арслану!..
– кричали люди.
– Граница Арана река Аракс!.. Мы не пощадим жизней, защищая ее.

Группу, которая осуждала Фахреддина, возглавлял его товарищ по оружию Сеид Алаэддин. Спор и перебранка в мечети разгорелись настолько, что появилась опасность кровавого столкновения,

На площади Мелик-шаха собрались вооруженные сторонники Фахреддина и Алаэддина, ожидая решения спора своих вождей. Фахреддин в душе торжествовал, так как Низами, которому в последние дни нездоровилось, не пришел в мечеть. Если бы поэт находился в мечети, народ, питавший к нему глубокое уважение, не посмел бы пойти против него. Да и сам Фахреддин не смог бы ослушаться своего друга.

Группа Фахреддина была близка к победе. Фахреддин торопился вынести поскорее решение, поддержанное большинством, ибо знал: Низами не пойдет против воли народа.

Вдруг толпа в мечети расступилась. Взоры всех обратились к двери: на пороге стоял Низами.

Он направился к минберу, поддерживаемый с одной стороны Сыном Мухаммедом, с другой - Алаэддином.

Увидев Низами, Фахреддин с досадой махнул рукой, - он уже не надеялся на победу. Ему было известно, что Низами, ярый противник отделения Севера от Юга, с самого начала встал на сторону Кызыл-Арслана. Поэт утверждал: "Государство надо защищать от врагов в тех границах, которые существовали до смерти атабека Мухаммеда!"