Меч и перо

Ордубади Мамед Саид

принесла мне счастья. Больше того, я пришел к выводу, что она никому не принесет радости. Только с тобой я буду счастлив. Поэтому я принял решение вырвать тебя из рук этой лживой особы! Я создам для тебя райскую жизнь!..

Гатиба не сердилась на долгое отсутствие Себы-ханум, так как знала, что ее поручение может задержать рабыню у Хюсамеддина.

Через час Себа-ханум вошла в шатер Гатибы и принялась хохотать.

Затем хитрая рабыня подробно, без утайки поведала мелеке о том, как она провела время с Хюсамеддином.

Гатиба зло усмехнулась:

– Если бы все мужчины были так глупы, как он, я бы в один миг прибрала их к своим рукам!

После

ухода Себы-ханум Гатиба отбросила полог шатра и залюбовалась круглоликой матово-оранжевой луной, которая время от времени скрывалась за бегущими по небу темными облаками.

Ветерок, налетая то со стороны горы Алванд, то от городка Султанийе, ворошил копну черных пышных волос Гатибы и целовал ее лицо, более светлое, чем лик луны.

В этот вечер Гатиба воспользовалась всеми средствами для того чтобы подчеркнуть свою красоту. Увидев приближающегося Хюсамеддина, она отбросила за спину волосы, чтобы они не закрывали ее лица. Так она стояла в изящном вечернем наряде, не по-земному прекрасная, залитая лунным светом.

В сердце Хюсамеддина с новой силой вспыхнула былая страсть, пробудилось влечение к этой редкой красавице. "Господи, какое волшебство!
– подумал он.
– Одна луна на небе, хочет спрятаться за тучку, а здесь, на земле, вторая - сияет в темном облаке волос, освещая убранство шатра".

Поглядывая украдкой на Хюсамеддина, Гатиба читала его мысли. Она видела, что страсть владеет всем его существом.

Лицо ее выражало грусть и недовольство. Хюсамеддин поздоровался и вошел в шатер. Гатиба сейчас же превратилась в терзаемую любовью и ревностью женщину, обрушив на него поток жалоб.

– Никогда больше не пошлю к тебе эту презренную рабыню Себу-ханум, которая предает меня на каждом шагу!
– воскликнула она.
– Клянусь тебе в этом. Пора положить конец жестоким оскорблениям! Я знаю, ты любишь ее. Сколько тебе надо времени, чтобы пройти несколько шагов до моего шатра?

Гатиба зарыдала.

Хюсамеддин стоял перед ней, стараясь понять, игра это, или мелеке плачет искренне? Видя, что слезы текут из глаз Гатибы гораздо обильнее, чем совсем недавно текли у Себы-ханум, он

подумал в душе: "Счастливый я человек! Дышу целебным воздухом имения Эльдегеза. Я видный, уважаемый военачальник атабека. Молод, богат. В меня влюблены две самые красивые женщины Востока. Мне кажется, эти слезы действительно текут из самой глубины сердца, переполненного любовью. И Себа-ханум, и мелеке сходят по мне с ума. Себа!.. Когда я вдыхаю аромат ее груди, мне чудится, будто утренний ветерок доносит до меня запах цветов гвоздики. Прикасаясь губами к ее губам, я чувствую, как кровь зажигается во мне волшебным пламенем. Сжимая ее в своих объятиях, я испытываю блаженство властелина, владеющего целым миром. А Гатиба!.. Когда я стою перед ней, мне кажется, я вижу чудо, божество, сошедшее со страниц священных книг. Я не верю своим глазам: кто это передо мной - ангел? Неужели это гордая Гатиба рыдает, добиваясь моей любви?!" Некому было сказать Хюсамеддину, что он на крыльях тщеславных грез взлетел на вершину недосягаемой глупости. Он думал о мелеке и о Себе-ханум как о женщинах, потерявших ум из-за любви к нему, но сам был не властен знать, о чем думают они и что они замышляют.

– Проходи, садись, - сказала Гатиба грустно.
– Ты должен дать мне слово, что с этого дня порвешь любовную связь с Себой. Ты должен поклясться, что не ввергнешь меня в пучину

самоубийства.

Обалдевший от восторга Хюсамеддин не сразу нашелся, что ответить.

–

О чем ты говоришь, прекрасная мелеке?! Неужели я так низко пал, чтобы любить Себу-ханум? Какую-то рабыню!.. Или дивная мелеке забыла, как я горд и самолюбив?!

– Ты же знаешь меня, Хюсамеддин! Тебе известно, что любовь превращает меня в безумную тигрицу. Что я могла поделать? Мы оба ни в чем не виноваты - ни ты, ни я. Девушки из знатных семей не имеют права распоряжаться своим сердцем и своими чувствами. Клянусь жизнью, разочаровавшись в Низами, я мечтала о тебе. Но интересы родины и заботы о будущем моих родителей вынудили меня залететь в эту золотую клетку, обрекли меня на жизнь затворницы. И ты тоже виновен в этом! Узнав о твоих заигрываниях с Махтаб-ханум, я вычеркнула тебя из своего сердца. Однако сейчас, оставшись в одиночестве, я стараюсь сблизиться со своими старыми друзьями и людьми, любовь к которым еще живет в моем сердце. Не знаю, почувствовал ли ты это? Поверь, Хюсамеддин, всякий раз, получая доказательства твоей гадкой связи с Себой-ханум, я терзаюсь. Можно ли так оскорблять самолюбие женщины?! Отвечай, когда кончатся эти издевательства? Мы оба не видели в жизни радости. Я обездолила тебя, но судьба не подарила счастья и мне. А тебя я не забыла. Замужество не лишило меня прежних нежных чувств к тебе!

Мысли Хюсамеддина унеслись к прошлому, в родную Гянджу. Он вспоминал, как каждый вечер любовался юной красавицей, сидящей на поваленном стволе ивы в роще на берегу Гянд

жачая. ,

Из груди Хюсамеддина вырвался невольный вздох:

– Ах, родина!..

Гатиба грустно кивнула головой:

– Да, родина!.. Поверишь ли, дорогой друг, если бы я не боялась насмешек, я велела бы привезти в Хамадан тот самый ивовый ствол, на котором я когда-то сидела, ибо с ним у меня связаны самые прекрасные и светлые воспоминания в жизни. Скажи мне, счастливо ли живет поэт Низами со своей Реной?

– Да, они счастливы. У них есть сын по имени Мухаммед. Гатиба опять заплакала.

– Ты ранил мое сердце!

В шатре под большими колпаками, обтянутыми шелком, горели десятки свечей, вставленных в золотые подсвечники. Это освещение делало лицо Гатибы красивым уже какой-то другой, особой,красотой.

Хюсамеддину казалось, будто полные слез глаза Гатибы сохраняют былую девичью чистоту. Ее взгляд заставил его забыть о чувстве мести, в его сердце пробудился прежний пыл.

Мелеке по глазам Хюсамеддина читала все, что происходит в его душе.

– Да, мой дорогой друг, - сказала она,- я никогда не забываю твоих слов: "Ты не будешь моей, но ты не достанешься и другому!" Как ты оказался прав! Я никогда не смогу полюбить атабека, - клянусь тебе в этом. Но до определенного дня наши отношения будут только такими, как сейчас. Ты должен помогать мне устранять преграды на моем пути.

– Ах, мелеке! Клянусь тобой и могилой моей матери, я до конца моих дней буду верно служить тебе!
– с жаром воскликнул Хюсамеддин.
– Ты хорошо знаешь, что я преданный человек и у меня железная воля!

– Но ты не должен оскорблять меня в угоду каждой смазливой рабыни!

Хюсамеддин снова принялся клясться жизнью Гатибы, уверяя ее в своей вечной верности и преданности.

– Клянусь тебе, мелеке, я даже не прикасался к Себе-ханум! Я буду жить лишь для тебя одной. Я буду жить только для того, чтобы устранять преграды на твоем пути. И наградой мне будет одно твое слово: "Люблю!" Этого для меня достаточно!..

Гатиба пригласила Хюсамеддина разделить с ней вечернюю трапезу.