Меч и плуг(Повесть о Григории Котовском)
Шрифт:
— Эй, герой… чего ты? — окликнул Юцевич.
Колька глянул на него быстро, вкось и еще ниже опустил голову.
— Вот это ла-адно… — пропел Юцевич. — А ну иди сюда!
Обиженный мальчишка затряс головой, потом повернулся и побежал от штаба.
— Ах ты шплинт! — любуясь им, проговорил начальник штаба. Затем он без всякого интереса поглядел туда-сюда по улице и снова улез на свое место.
Заглядывая в донесения из передвигавшихся частей, Юденич находил на карте незнакомые названия деревень и хуторов: Ламки, Стежки, Вихляйка, Новые Дворики — и условными знаками отмечал местонахождение эскадронов, называемых в штабе по фамилиям
Покуда начальник штаба мысленно преследовал противника по карте, комиссар Борисов, сидевший за столом напротив, по привычке крутил на палец льняной завиток волос и думал о своем. Перед ним лежал разглаженный лист с донесением Криворучко, кроме того, целая кипа тоненьких брошюр и листовок, несколько номеров местных газет, доставленных в политотдел бригады в Моршанске. «Правда о бандитах», «Что сказал товарищ Ленин крестьянам Тамбовской губернии»… Комиссар вчитывался во все это, чтобы лучше уяснить себе подлинный размах «мужичьей Вандеи» — так недавно назвали антоновский мятеж московские «Известия».
Главарь мятежа относился к числу тех, кого революционные события вынесли на гребень волны. Сын кирсановского ремесленника, он окончил учительскую семинарию, готовясь к работе на селе. Революция 1905 года открыла перед ним возможность выдвинуться. Никакой четкой программы в то время у него не было. Он мало задумывался над глубоким смыслом происходящих событий. Ему пришелся по душе лозунг боевиков-террористов: «Грабь награбленное!» Последовал целый ряд дерзких и кровавых «экспроприаций» («эксов»). В 1907 году веселой разудалой жизни пришел конец: губернский суд приговорил Антонова к многолетней каторге.
Освободила его Февральская революция. В те дни он познал сладкий угар славы, упоительной власти над толпой. Его натура, вынужденная к бездействию в течение каторжного срока, рвалась в водоворот событий.
Тамбовская губерния издавна считалась оплотом эсеров. До революции здесь работали видные лидеры этой партии Виктор Чернов и Мария Спиридонова. Будущее России они связывали с судьбой крепкого, хозяйственного мужика. Россия представлялась им сплошной деревней, лишь изредка в ее однообразную картину, словно камни на песочной россыпи, вкрапливались города с их суетными обитателями. (В той же Тамбовской губернии с населением в три с лишним миллиона человек было всего двадцать две тысячи рабочих. Доля губернии в промышленном производстве страны составляла один процент.)
Как движение, втянувшее в себя широкие массы крестьянства, антоновщина вспыхнула не сразу, она готовилась исподволь и очень тщательно. Еще осенью 1917 года со двора Тамбовской городской управы исчезло три воза винтовок, затем неизвестные ограбили артиллерийские склады. Оружие и боеприпасы были отправлены в лес и там запрятаны. Следующим летом в Кирсанове состоялась конференция эсеров, выработавшая директиву не терять времени даром и, пользуясь создавшейся обстановкой, проникать
Время требовало решительных людей, и Антонову предложили пост начальника милиции в его родном городе Кирсанове. Как начальник милиции он обязан был вылавливать бежавших с фронта, которыми кишели села губернии. Он же объявил их мобилизованными на торфоразработки, где, пьянствуя, играя в карты, дезертиры дожидались своего часа.
Антонов знал о состоявшейся конференции эсеров. Знал он и о том, что в отдаленной деревушке Пахотный Угол с некоторых пор действует своеобразная «лесная академия», где будущие командиры бандитских полков изучают партизанскую тактику Фигнера, Давыдова, Сеславина. Известно ему было также, что недавно в Пахотный Угол тайно доставлен целый воз пропагандистской литературы — эсеры старались перешибить влияние большевиков на мужика.
— Писаки! — фыркнул товарищ Антонова но каторге Токмаков (впоследствии он стал во главе второй повстанческой армии). — Подумай, Александр Степаныч, целый воз написали! Делать им нечего.
Антонов понимал нетерпение Токмакова. Деревня, недовольная продовольственной разверсткой, волновалась. Там и сям вспыхивали ожесточенные стычки крестьян с продотрядами. Зажиточный мужик заслонял свои амбары грудью и брал в руки топор.
Сподвижники Антонова жадно втягивали знакомый запах крови и нервничали.
— Ну чего, чего они тянут?
Но руководители партии эсеров все еще чего-то выжидали, не отдавали приказа начать открытую борьбу.
Не выдержав долгого бездействия, Антонов сорвался. Сначала с небольшим отрядом он напал на волостной Совет в селе Верхне-Спасское, затем в селе Инжавино уничтожил выездную сессию губчека. Его жертвами стали председатель Тамбовского губисполкома Чичканов, помощник уполномоченного губчека Адамов. Он совершал налеты на кооперативы и коммуны. По всей губернии за ним потянулся густой кровавый след.
По мнению эсеровского руководства, Антонов со своими «эксами» немного поторопился. Но делать нечего, надо было направить его бандитскую деятельность в нужное русло, прибрать к своим рукам. Огонь зажжен и не должен потухнуть. Все же это была единственная реальная сила, способная противостоять отрядам Красной Армии.
— Ну вот, — удовлетворенно приговаривал Токмаков, вытирая шашку, — а то мелют и мелют языками. Слушать тошно.
Этот говорильни не любил.
Вокруг них подобрались такие же, как они, — с бешеным тщеславием и небоязнью крови — Плужников, Ишин, Аверьянов, Селянский, Матюхин, Назаров, народ битый, тертый, не раз сидевший в тюрьме.
Красноармейские части на Тамбовщине в то время были малочисленны, — все силы республики сражались с Колчаком, Деникиным, белополяками. Антоновцы чувствовали себя в губернии привольно. Редкие погони красноармейских отрядов они превращали в забаву. Сменяя лошадей в кулацких селах, банда легко делала переходы по сто — сто двадцать верст в сутки. Вокруг Антонова засиял ореол неуловимости. «Удалой гуляет!» — говорили мужики, прослышав об очередном «эксе». Как правило, следы банды терялись в южной части Кирсановского уезда, где стояли непроходимые леса с болотами и речками, где на островах озер Чернец и Змеиное можно было отсидеться в полной безопасности, а кулацкие села Рамза, Трескино, Криволучино, Каменка давали обильный провиант и фураж.