Меч королевы

Мак-Кинли Робин

Спустя недолгое время мысли Харри начали разбредаться. Долгая скачка вымотала ее, но неопределенность положения прекрасно отгоняла сон и заставляла быть начеку. «Не очень-то мне и страшно». Она гадала, выдаст ли кто-нибудь из этих людей взглядом или жестом, если речь пойдет о Чужой среди них.

Но ей ведь предоставили ванну и чистую одежду, пусть даже странную, и хорошую еду, а еда была восхитительна, и теперь вот приняли в компанию, а Харри физически чувствовала поддержку, исходящую от их крепкого товарищества. После всего этого разум норовил расслабиться. Но из этого ничего не выходило, поскольку стоило чуть сбросить напряжение, как мысли упрямо возвращались к попыткам разгадать, как и почему она оказалась здесь.

Очевидно, это как-то связано с неудачной встречей горцев и Чужаков в Резиденции. Но почему?

«Почему я? Если меня так легко удалось выкрасть из постели – или с диванчика под окном, – значит и остальных не сложнее. И сэр Чарльз как фигура политическая подходил для этого куда лучше». Харри спрятала улыбку. Хотя для поездки поперек седла он не годился совершенно, на выбор похитителей явно повлияли причины более веские, нежели физические размеры. Ее словно призраки унесли из собственного дома: никто не отпирал двери, и собаки молчали, а сэр Чарльз и леди Амелия спали всего в нескольких шагах от нее. Можно подумать, что Корлат и его подручные обладают даром проходить сквозь стены. И если они сумели пройти сквозь стены и мимо собак Резиденции, вероятно, они могут проходить и сквозь любые другие стены, по крайней мере островные. Чудеса какие-то! Тут она припомнила: Дэдхем верил, что горцы и правда владеют сверхъестественными силами. А суждению Дэдхема она доверяла больше, чем чьему бы то ни было, ибо он знал эту страну, ставшую ему новым домом, лучше любого островитянина. И это привело ее в исходную точку: Почему она? Почему Харри Крюи, приемыш в Резиденции, пробывшая в этой стране всего-то пару месяцев?

Первую и очевидную вероятность она отбросила сразу. Какими бы пороками ни обладали Корлат и его люди, глупость к ним не относилась. Да и не смотрел на нее король так, как мужчина смотрит на женщину, с которой собирается разделить ложе. Чем-то ее персона крайне заинтересовала его, раз он прибегнул к таким ухищрениям ради ее изъятия. Он смотрел на нее скорее как смотрят на источник лишней головной боли. Видимо, быть головной болью короля – тоже своего рода выдающееся свойство.

Так же стремительно, почти инстинктивно, отбросила Харри надежду на успешную поисковую экспедицию с целью вернуть ее домой. Горцы знают свою пустыню, островитяне – нет. И приемное дитя Резиденции не стоит исключительных усилий. «Если Джек догадается, где я, он решит, что меня не надо спасать… но бедный Дик… он непременно убедит себя, что это он во всем виноват, ведь это он привез меня сюда…» – кисло подумала она и торопливо заморгала, закусив губу. Скрещенные ноги затекли, поясницу ломило. Островитянка привыкла сидеть на стульях. Она начала тайком бить себя по бедрам кулаками, пока не ощутила покалывание, с которым онемевшие ноги возвращались к жизни. Тогда она принялась за икры. К моменту, когда она смогла пошевелить пальцами на ногах, подступившая к глазам жгучая влага пропала.

Слуги дома снова вошли в королевский шатер и убрали со стола. Хлеб и фрукты уступили место мискам с чем-то темным и блестящим. Предложенный ей кусочек оказался липким, хрустящим и очень сладким. Съев большую часть своей щедрой порции, Харри изрядно перемазалась, но вовремя заметила миски с водой и свежие салфетки у локтя каждого из присутствовавших. Пока все потягивались и вздыхали, наступило недолгое затишье. Затем Корлат сказал несколько слов слугам, после чего один из них покинул шатер, а оставшиеся трое обошли вдоль стен, гася светильники. Все, кроме лампы, свисавшей низко над столом. Толстые тканые стены пропускали дневной свет, поэтому внутренность шатра была бледно освещена, а лампа над столом пылала, словно маленькое солнце, отбрасывая полутени в тихие углы светящихся белых стен и глазные впадины. Все молчали.

Слуга вернулся с темным кожаным бурдюком, оправленным бронзой в форме рога для питья. От устья к основанию рога шел витой ремень, чтобы его можно было вешать на плечо. Слуга сначала поднес мех Корлату, а тот указал на человека, сидевшего справа от него. Кравчий торжественно передал бурдюк ему, поклонился и вышел. В шатре не осталось никого, кроме сидевших вокруг стола.

Первый воин отпил глоток. Харри видела, как он медленно пропускает жидкость в горло. Затем мужчина пристроил мех на столе и уставился на горящую лампу. Спустя мгновение по лицу его промелькнуло неповторимое выражение, и Харри поразилась тому, что не смогла уловить его смысл. Ее потрясла одновременно и сила эмоции,

и собственная неспособность ее распознать. Но все мгновенно закончилось. Человек опустил глаза, улыбнулся, помотал головой, произнес несколько слов и передал рог соседу справа.

Каждый отпивал всего раз, медленно глотал жидкость и таращился на лампу. Некоторые говорили, некоторые нет. Один человек, загорелый до черноты, если не считать бледного шрама на челюсти, говорил минуту или две, и кое у кого из слушателей вырвались возгласы удивления. Все смотрели на Корлата, но он сидел молчаливый и непроницаемый, опершись подбородком о ладонь. Рог с напитком передали следующему.

Один человек особенно запомнился Харри. Он уступал в росте большинству присутствовавших, однако выделялся шириной плеч и ладоней. В волосах у него уже проступила седина, а мрачное лицо покрывали глубокие морщины, но от возраста или от пережитых невзгод, Харри не могла понять. Он сидел в конце стола на противоположной от нее стороне. Он выпил, уставился на свет, не произнес ни слова и передал рог соседу справа. На лицах у всех остальных, даже у молчунов, читались эмоции, по разумению Харри прозрачные для любого, способного их увидеть. Ими владело некое сильное впечатление, хотя природа его была для нее непонятна. Но этот человек оставался совершенно непроницаемым, никакой прозрачности в нем не было и в помине. Да, глаза его двигались, грудь вздымалась при дыхании, но для дальнейших умозаключений пища отсутствовала. Харри гадала, как его зовут и улыбается ли он когда-нибудь.

Кожаный мех обошел конец стола и двинулся по другой стороне, и Харри не могла больше видеть лица сотрапезников. Она опустила глаза на руки и похвалила себя за то, как тихо они лежат. Пальцы расслаблены, не стискивают друг друга или кружку до побеления костяшек. В кружке еще оставалась половина бледной жидкости с легким привкусом меда, но это питье (теперь Харри могла с уверенностью сказать) не таило в себе опасностей приятной на вкус медовухи, которую напоминало. Девушка на пробу шевельнула пальцем, постучала им по кружке, убрала и снова сложила руки, как леди складывает вязанье, и стала ждать.

Она видела, как рог добрался до человека слева от нее, и видела, как легкая дрожь пронзила соседа, прежде чем он заговорил. Но держала глаза долу и ждала, пока Корлат протянет руку мимо нее и возьмет рог. От Чужака не могли ожидать участия в этом ритуале – и слава богу. В чем бы он ни заключался, лица воинов, когда они пили это, тревожили ее.

И тут, к удивлению Харри, в поле ее зрения появилась рука Корлата. Девушка подняла глаза. Он коснулся тыльной стороны ее ладони указательным пальцем и велел:

– Пей.

Харри скованно повернулась и взяла бурдюк в бронзовой оправе из рук державшего его человека, глядя только на сам сосуд. Прикосновения всех предшествующих рук согрели его, и при близком рассмотрении девушка оценила сложность переплетенных бронзовых креплений. Темная жидкость издавала еле заметный запах: чуть резковатый, смутно бодрящий. Харри глубоко вздохнула.

– Только один глоток, – раздался голос Корлата.

Вес меха не давал рукам дрожать. Харри чуть откинула голову и пригубила напиток. Крохотный глоточек: всего несколько капель. Проглотила. Любопытно, вкус яркий, но состав не разобрать…

Ее глазам открылась широкая равнина, переливающаяся зелеными, желтыми и бурыми волнами высоких трав. Горы на горизонте отбрасывали длинные тени. Утесы вырастали из ровного плато резко, словно деревья. Крутые и суровые, они казались почти черными на фоне солнца. Прямо впереди виднелся небольшой просвет в горной цепи, короткая пауза в череде острых горных пиков высоко над плоским морем травы. Вверх по склону горы, ближе к вершине, вилась яркая лента.

Всадники, не более сорока человек, со всей возможной быстротой продвигались по грубой каменной тропе. Кони низко свесили головы, глядя под ноги и покачиваясь на ходу, а люди вглядывались вперед, словно боясь опоздать. За верховыми двигались человек пятьдесят пеших. Спины их перечеркивали крест-накрест луки и полные стрел колчаны. Длиной шага они не уступали коням. Рядом с людьми, неуловимо быстро скользя из света в тень, словно вода текли длинные бурые тени. Вроде бы четвероногие. Наверное, собаки. Солнечные блики плясали на рукоятях мечей и металлических креплениях кожаных доспехов и сбруи, на щитах разных форм и серебряных тетивах луков.