Меч космонавта, или Сказ об украденном времени
Шрифт:
— Меня прозывают Фомой, а вот эту пернатую тварь — Сашей.
К полудню лодка была закончена, мужики столкнули ее в воду, одни стали парус поднимать и направлять его гафелем, другие поставили лапотные ноги на педали гребных колес, третьи принялись отталкиваться от речного дна шестами, ну а мелкий, сильно усатый мужик уселся к кормилу.
Вскоре лодка достигла деревни, где уже были построены сходни, протянувшиеся над прибрежными камышами. Почали подъезжать телеги с хлебом, запряженные поджарыми ездовыми свиньями. Деревенский люд, выстроившись цепочкой, принялся
Ворон потешал мужиков советами насчет правления лодкой, а скиталец Фома прямо из-под рогожи травил байки про то, како бедствуют бесы в Преисподней. Что плавают они-де на кораблях-мракорезах и прислуживают им живые куклы, что жгут друг друга издаля огненным чиханием и обращают в лед хладным пыхтением, а мужик с бабой передком не трется, а посылает к ней крылатый хер. Чему селяне несказанно удивились, поскольку и обычный-то хер спокойно в штанах не сидит.
А вот, когда стали подплывать к запруде, то рослый мужик, что стоял на носу, приметил малахаи и кафтаны мэрских омонцев, разместившихся на мельнице.
— Ты вот что, скиталец, — сказал он, — ложись-ка под хлеб. Эй, Пахомыч, Фердинант, Макдональс, раскидайте там мешки подле мачты и, как упрячется гость, снова уложите сверху в два ряда.
Мужики споро выполнили работу, и скиталец исчез под многопудовым грузом, лишь ворон его остался сидеть на топе мачты.
Ладья причалила к мельничной пристани, и тут омонцы, вопреки обычному, встали рядышком и принялись наблюдать за разгрузкой хлеба. — Эй, Денисыч, сразу признавай, никого не прячешь ли? — обратился омонский поручик к рослому мужику.
— А зачем мне такое нужно, я что порядка не знаю? — скучным голосом отозвался селянин.
— Ты вон те мешки, что возле мачты уложены, не забудь перетаскать на мельницу.
— Да нам перекусить пора, начальник, с утра не евши.
— Я те дам перекусить по соплям. Заканчивай сперва дело, едок.
Завершающие мешки были подняты со днища ладьи, и тут раздались крики. Голосили и мужики, и омонцы. На днище виднелась голова, остальное же тело уже разошлось на ленты, кои протягивались сквозь невидимые щели вниз. Вот и голова располосовалась, чтобы протащиться, как и все остальное, меж досок. Последним наблюдался нос, каковой несколько раз подпрыгнул, расплелся и пропал.
— Глянь… аах… плывет зараза, — раздался потончавший голос омонца.
Неподалеку от борта лодки, сквозь воду, стало заметно тело. Кто-то без толку стрельнул из пищали. Но когда дым рассеялся, «заразы» и след простыл, видно заплыла под пристань, а там и вовсе подалась в нужную ей сторону. Настало тягостное молчание, нарушаемое громким граем куда-то летящего ворона.
— Кто это был, гнида? — стал подступать поручик к Денисычу. — Кто, отвечай.
Денисыч же будто весло проглотил.
— А никого и не было, — вмешался мелкий мужичок. — Привиделось. Вам с перепоя, а нам
— Ты что мелешь, сам свинья! — заверещал поручик, а потом остыл и замолк.
«В самом деле, — рассудил он, — скажешь, что упустил бродягу, так начальство может сослать на пограничье, под ордынские сабли. Доложишь, что имел дело с нечистой силой, то ревнители веры за меня возьмутся, станут пятки поджаривать, дабы узнать, не вошел ли я с ней в сношение.»
А тем временем в кармане у взопревшего Денисыча щекотно заелозил лапками серебряный жук…
— Вкушающий золото и драгоценности ждет тебя, — объявил паж с кукольным личиком и не без труда распахнул расписную тяжелую дверь.
Общак перенес толстомясое свое тело через порог, коснулся кулаком лба, как того требовало вежество и, поднявши глаза, встретился с совиным взглядом президента.
Господин Лучший Президент принимал мэрина в Яйцевидном Кабинете. Его будничный наряд составлен был из длинной рубахи катайского шелка, широкого хитона, расшитого золотой да серебряной нитью и обсыпанного яхонтами, а также шапки с изображением древа жизни на маковке. Трон, имеющий форму треснувшего яйца, стоял в углу на возвышении, исполненном в виде улитки с очами из оникса. Кроме Фискалия и Общака в палате было токмо два дворцовых гвардейца из караула, старший думный клерк и писец.
Из сей палаты сановники, сенаторы и мэрины выходили либо обласканные, либо облаянные, но гулял слух, что на каменном полу имеется потайной люк, и ежели президент обопрется ногой на лапу женольвицы, то отворится колодец, каковой поглотит повинного в воровстве человека. При падении оный злодей не разбивается, упав на груду тряпья, но внизу в подземелье проживает стая волков. Или же семейство коркодилов. Само собой, встречают они упавшего вора с большим интересом.
— Ну, давай, Общак, рассказывай, чем прославил свое мэрство, чем оправдал доверие народное?
— Исполнял твою волю, господин Мистер Лучший Президент, об чем тебе прекрасно известно из моих донесений.
Как показалось внимательному Фискалия, что-то новое засквозило и голосе, и во взгляде магистрата.
— Ну-ка, проверим, как исполнял. Словно муха сонная или со рвением ума и бодростью духа. У нас тут каждый твой чих сочтен и записан.
Думный клерк раскрыл книгу в толстом переплете из коркодильей кожи поверх обложечных досок и стал зачитывать мерным голосом:
— В Самотлорском мэрстве недоимки в прошлом годе составили пять тысяч целковых, в президентские житницы не прибыло зерна супротив условленного количества — двести тысяч пудов. Вычерпано и отправлено за кордон на пятьдесят тысяч бочек горючей жижи менее, чем ранее, отчего великий заморский колдун Фед Резерв сильно зол. Служилым не доставлено холстины — пятьдесят тысяч аршин, пеньки — семьдесят тысяч аршин, меда — восемь тысяч ведер, пива — тысяча бочек. У ратных людей от того недопой. И на вольный рынок прибыло менее сырья на сто тысяч мешков и тюков, чем вызвано неудовольствие верхнегерманского кайзера.