Меч на ладонях
Шрифт:
Паренек засмущался.
– Ну, так слухай, что старшие говорят, и не перечь! – рявкнул Тимофей Михайлович.
И Малышева, и Пригодько одели в кольчуги, в арсенале подобрали приличные шлемы с широкими наносниками. На спине и тот, и другой несли, кроме огнестрельного оружия, и старые добрые предметы войны одиннадцатого века. Костя взял купленный еще в Хобурге меч и круглый щит, а Захар – широкую свенскую секиру на длинной окованной рукоятке и щит. Они должны были выглядеть как воины, а не как колдуны – напутствовал их Сомохов, сам наотрез отказавшийся от холодного оружия. Зато провожавший их Горовой
Едва спина Захара исчезла в проеме лаза, как Горовой приказал закрыть ход тяжелой кованой решеткой.
…Проход был узким и явно давно не прочищался – то тут, то там земля осыпалась, сделав лаз, и без того не самый широкий, еще уже. Временами Захару и Косте приходилось ложиться на живот, чтобы пробраться дальше. Малый ростом дружинник чувствовал себя значительно лучше: он не был обременен оружием.
Наконец в непроглядной тьме забрезжил узкий лучик света. Русичи подтянули щиты и обнажили холодное оружие. Малышев взял в руку револьвер. Если и будет засада на дороге к Ги, то лучше места для нее не придумаешь. Проводник же, казалось, полностью игнорировал опасения своих попутчиков. Он даже попробовал что-то насвистывать, но получил затрещину от красноармейца и затих. Рука у сибиряка была тяжеловата.
Первым на поле перед городскими стенами выбрался дружинник. Выход был замаскирован густыми кустами шиповника, росшего над каменной насыпью. Пока все участники вылазки выбирались из густых колючих зарослей, нарядные военные плащи, уже вымазанные в глине лаза, окончательно потеряли презентабельный вид. Костя тихо чертыхался, вытаскивая то одну, то другую часть тела из цепких объятий флоры, промысловик двигался тихо. Паренек заполз на небольшой холмик. После минутного изучения окружающей обстановки молодой дружинник появился снова и повелительно кивнул: пора! Но уже было шагнувших в сторону Ги Костю и гонца задержали руки Пригодько.
– Тихо, – шептанул он в самое ухо недоумевавшему товарищу. – Туда нельзя. Там засада!
– Ты-то откуда знаешь? – хмыкнул Малышев. – Не видно ж ни зги!
Сибиряк прилег к земле, после секундного колебания рядом улегся и Костя.
– Мне видеть не надо… В лесу на слух надо больше… А где и запахом выделят. – Захар всматривался в чернеющие стены города. – Там семеро, может, восемь человек. Все при оружии. Железо тихо позвякивает.
Бывший промысловик определил положение источника опасности и ткнул пальцем в небольшой холм, поросший кустами в пятидесяти метрах от их местонахождения:
– Там!
Не понимавшему причину задержки пареньку Костя вполголоса объяснил, что Захар думает, что в тех кустах засада.
Дружинник побелел:
– Там выход того лаза, которым я в замок пришел!
Малышев повернулся к Пригодько:
– Грамотно придумали. Пропустят гонца – и на обратном пути будут знать не только послание из Ги, но и ответ из замка. А то и пустят
Сбоку читал благодарственную молитву дружинник. Захар на него цыкнул, и тот затих.
– Я вот что думаю, Костя, – начал красноармеец. – Нехорошо нам оставлять тут врага в засаде. Они и ход знают, могут попробовать пробиться. Да и пугануть вражину не мешает.
Костя изумленно посмотрел на Захара:
– Ты чего? Воевать полезем на семерых?
Захар хмыкнул:
– А чего? – Он ткнул пальцем в землю. – Ночь холодная, а к утру туман подымется. Ничего видно не будет. Они под утро размякнут, мы с первыми лучами их и возьмем. Что тут думать – там коротышки одни.
Пригодько презрительно скривил нос.
– Без выстрела, одним обухом секиры возьмем. У нас кольчуги, а там небось только в тулупах сидят. Вдвоем справимся.
Костя боевого запала товарища не разделял.
– Может, лучше тихо к стене – и в город? И откуда ты такой кровожадный? Из школы красноармейца? – Он повернулся к проводнику и спросил на местном наречии: – Как тебя обратно должны пропустить?
Над словами товарища сибиряк серьезно задумался.
– Ты не прав, Костя. – Он выбирал слова по одному, нанизывая их в предложения, как когда-то терпеливо собирал ягоды в лесу. – Ты думаешь, я жестокий? Злой?
И сам же, отвечая на свой вопрос, замотал головой:
– Нет… Меня дед учил: никогда не убивай просто так. Не отбирай жизнь напрасно.
Красноармеец потер подбородок, обильно заросший густой бородкой, со временем обещавшей стать широкой окладистой бородой:
– Но мы тут не в лесу, Костя. Мы их оставим за спиной – они кого-то из наших словят и живота лишат. Здесь война, понимаешь? Или мы их, или они нас! И никак по-другому, чтобы и тебе хорошо, и рыбка в животе! Так на войне не бывает! – Он начал уже активно жестикулировать, но голос не повышал и все так же тихо шептал: – Ты их сейчас обойдешь, они Улугбека или Тимофея зарежут… Или завтра тебя убьют, а твою Иоланту всем отрядом хакнут по три раза и пузо вспорют. Тут война, тут нельзя по-другому.
Выговорившись, Захар отвернулся от опешившего от гневной отповеди товарища и устало прошептал в туман:
– Я, думаешь, хотел финнов тех живота лишать? Знал просто: не я, так они меня через день. Война – она такая штука… В нее с чистыми руками войти можно, вот только выйтить нельзя.
Это была самая длинная речь обычно молчаливого и слегка замкнутого в себе сибиряка.
Ответить было нечего. Да и не ждал ответа красноармеец.
– Ну, ладно… Чего там. Справимся, так справимся… Только надо постараться побольше пленных взять – может, выведаем что, – наконец выдавил согласие Малышев.
Костя обернулся к проводнику:
– Так… Это… Как, ты говорил, тебя обратно впустят?
Дружинник, не понявший ничего из эмоциональной перепалки гостей баронессы, тихо прошептал:
– Там, у стены, когда дойду, тихо крякну два раза. Со стены скинут веревку.
Костя опять повернулся к Захару, уже деловито осматривавшему секиру:
– А может, все-таки, ну их? Чего на рожон лезть. А если там варяги? Ног не унесем.
Захар покачал головой:
– Нехорошо. Мы их боимся. А должны они нас!