Меч Скелоса
Шрифт:
— Почему человек с далекого севера прибыл вместе с нашей служанкой Испараной?
В этот момент Конан осознал, в насколько уязвимом положении он находился, и почувствовал внезапный озноб при воспоминании о непредсказуемости Испараны — и о нескольких причинах, по которым она могла бы испытывать наслаждение и приятное возбуждение при виде того, как его хватают, пытают-убивают.
— Он помог мне, — сказала Испарана, и напряжение Конана ослабло лишь самую малость. — Конан из Киммерии несет то, за чем я была послана.
Глаза хана, разделенные ястребиным носом, неотрывно глядели
— Конан из Киммерии, ты находишься в присутствии Актер-хана, правителя Замбулы и окружающих ее земель во имя и в качестве сатрапа Илдиза Великого, Короля Турана и Владыки Империи. В этом зале не должно быть опасности ни для тебя, ни для меня. Твое оружие будет возвращено тебе, как только ты выйдешь за дверь, которая находится у тебя за спиной.
У Конана защекотало под мышками. Вооруженные копьями стражники, стоящие по обе стороны первой ступеньки возвышения, смотрели в пустоту, однако, казалось, были готовы ко всему. Конан оглянулся по сторонам и увидел четырех солдат в доспехах и шлемах. Они не отрывали от него глаз.
Он сглотнул слюну и почувствовал, как по его позвоночнику пробежали мурашки. Отдать оружие! Оказаться во власти этого сатрапа, этих вооруженных людей — и каприза Испараны! Ему это было очень не по вкусу. Однако за эти несколько секунд он представил себе возможную альтернативу. Правитель, восседающий на троне, приказал ему сдать оружие. Он может молча согласиться и передать хану амулет, который тот так ценит; или подвергнуться аресту; или попытаться с боем проложить себе дорогу — из дворца, в котором кишмя кишат вооруженные стражники, а потом из враждебного города, окруженного пустыней?
«У меня нет выбора», — подумал он, и его взгляд на короткое время переместился к мечу, подвешенному на стене. Как быстро он сможет до него добраться в случае необходимости; как быстро он сможет выхватить его из ножен и обернуться, чтобы попытаться дать отпор? «Пока буду идти к той двери, чтобы последовать за Хафаром и Иабизом», — подумал он, потому что был не в состоянии не предусмотреть подобное действие. Он нашел впечатляющие слова.
— Ни один чужестранец не должен приближаться к королю в его покоях, имея при себе оружие, — сказал он и расстегнул пояс, на котором висели ножны меча и кинжала. Не оборачиваясь, он отвел оба конца пояса от своих бедер назад, и чьи-то руки, протянувшись из-за его спины, взяли их. Конан стоял безоружный, отдавшись на милость Испараны и Актер-хана.
— Покиньте нас, — сказал Актер-хан. — Зафра и Уруй останутся со мной и этими нашими двумя вернувшимися слугами.
Оба стража трона, словно ожившие статуи, пересекли зал в ширину, прошагав мимо Конана и Испараны, и вышли. Конан услышал, как за ними закрылись створки большой двери. На возвышении остались стоящий человек в странном головном уборе и сидящий писец, этот молодой здоровяк.
«Почему, — спросил себя Конан, — писец остается в зале во время секретного доклада агента хана?» И тут же ответил сам себе, — принимая во внимание размеры писца: «Уруй — телохранитель. Но тогда этот худощавый парень в дурацкой шляпе… что он здесь делает?» Он жалел, что задал Испаране слишком мало вопросов. Тронный зал был теперь
— Испарана — ты принесла мне Глаз Ээлика?
— Да, господин Хан.
— Принеси его сюда, моя превосходная служанка. Она взглянула на Конана.
— Он у меня, — сказал киммериец, отмечая, что рослый писец переменна позу и пристально наблюдает за тем, как он подносит обе руки к своей шее. Конан вытащил из-под одежды ремешок, на котором болталась усыпанная стекляшками капля обожженной глины, снял его через голову и протянул вперед руку. Сплющенная с одной стороны полусфера, явно не имеющая никакой ценности, повисла в воздухе, медленно поворачиваясь.
Актер-хан нахмурился было при виде предмета, совершенно очевидно не являющегося его ценным амулетом, но тут Конан присел на корточки и осторожно постучал куском глины по полу, выложенному чередующимися красными и розовыми плитками, — еще и еще раз. Глина треснула, раскололась, распалась на кусочки. Испарана следила за происходящим так же зачарованно, как и человек на троне.
Конан поднялся на ноги. Снова он протянул вперед руку, и снова некий предмет медленно закружился на конце кожаного ремешка.
Подвеска в форме меча была примерно равна по длине мизинцу Конана. Неограненный рубин образовывал головку рукоятки. На каждом конце перекрестия сверкал большой желтый камень, вертикально пересеченный одной черной полоской. Камни, отстоящие один от другого примерно на дюйм, казалось, глядели, как жуткие желтые глаза, с обеих сторон длинного, острого серебряного носа.
— Глаза Эрлика!!!
Голос Актер-хана, едва ли громче шепота, был полон страсти. Правитель возбужденно наклонился вперед, и его ладони так сжали изогнутые подлокотники трона, что костяшки пальцев побелели. Взгляд его темных неподвижных глаз был не менее стеклянным, чем у «глаз» амулета.
Конану показалось, что сатрап собирается встать.
Однако Актер этого не сделал. Одна рука оторвалась от подлокотника трона и протянулась вперед, ладонью вверх.
— Мне! — сказал Актер-хан все тем же задыхающимся голосом, выдающим внутреннее напряжение.
После трех месяцев опасных приключений и кажущихся бесконечными путешествий и трудов, причиной которых была эта побрякушка, Конану почти не хотелось расставаться с ней. Почти. И все же он не понес ее к этой замершей в ожидании королевской руке. Вместо этого он поймал руку Испараны и вложил в нее Глаз Эрлика.
— Это всегда было твоей миссией и твоим делом, Спарана, — сказал он достаточно громко, чтобы его услышали на возвышении. — Заверши его.
Испарана, в своем шанкийском сирвале, тунике, кафтане с рукавами — и с черной косметикой на лице, — пересекла зал, направляясь к своему повелителю. Конан увидел, что его протянутая вперед рука дрожит. Неужели действительно его жизненная сила была заключена в этой маленькой безделушке? Неужели он вот-вот станет .непобедимым, неужели его теперь нельзя будет убить? Конан наблюдал за происходящим, и внезапно ему в голову пришла совершенно посторонняя мысль: что только высоким женщинам следует носить раздувающиеся шаровары.