Меч Тамерлана
Шрифт:
Милана в оцепенении смотрела на вырвавшееся на свободу нечто, пытаясь понять: этот истошный крик – она его точно слышала? Девочка подняла глаза на отца – тот смотрел на нее с осуждением:
– Я тебя спрашиваю… Ты кого-то посадила в эту банку?
– Нет…
– А откуда этот крик?.. – отец сел на скамейку, устало потер шею, вздохнул: – Дочь, издеваться над животными нельзя, это жестоко, это мерзко, наконец…
– Это было не животное! – крикнула Милана, рванула в дом, стремглав поднялась в мансарду и заперлась в своей комнате – ей нужно было выяснить, с чем столкнулись она и, по ее недосмотру, бабушка.
Разложив
– Где же ты, – выдохнул, распрямляясь и протирая уставшие глаза.
Уже несколько часов он провел над картой в поисках Кати, в одночасье будто растворившейся в мире людей: вот горела огнем красная точка – и вдруг рассыпалась, обернувшись снопом искр. Крохотные огоньки, набрав силу, загорались то здесь, то там: то под Челябинском, то в Якутске, то в Калининграде. Но Велес понимал: каждая из них – не более чем обманка. Понимал и радовался: если он не может найти Катерину, Флавий с Темновитом тоже не смогут сделать этого. Переговорив с Перуном накануне, удовлетворенно усмехался – византийский император ходит чернее тучи. Конечно, может, у него и другие проблемы завелись, может, казна прохудилась или засуха опустошила закрома, но интуиция подсказывала: причина в том, что он потерял Катерину. Упустил единственный оставшийся козырь и способ давления на него, Белеса.
И Гореславы на самом деле у него нет. Слова в императорских покоях – не более чем бравада. Вот только…
«Загнанный зверь становится еще опаснее», – предостерегающе напомнил себе.
Предчувствие легло на сердце черной тенью.
Охрана рудников лунанита усилена вдвое, выставлены щиты, но… Велес понимал, что они не устоят перед новым греческим огнем – брат рассказывал ему о нем, видел покореженные пламенем скалы: камни текли, будто свечной воск, оставляя жирный след черной волшбы. И если Белеса не удастся усадить за стол переговоров и принудить идти на попятную, Флавий его точно применит.
Византия не смирится с тем, что проиграла.
«Что ж, надо быть готовым и к этому, – царь провел ладонью над картой, дождался, пока она погаснет и скрутится в рулон. Порыв ветра подхватил сверток, отнес в шкаф. – Катерина выиграла для меня время. Время – бесценный дар. И я не буду им пренебрегать».
Он с силой сжал ладони, выпустив из них огненный шар-светозар. Проговорил ему:
– Буди вяжущие путы.
Светозар, мигнув ярко-зеленым, медленно погас, будто остыл, покрывшись тонкой коркой ледяных кристалликов. И осыпался к ногам царя. Мелкий песок растаял, не успев долететь до ковра.
Мир богов покрыла, прорастая из земли, тончайшая паутина – невесомые пылинки, подвешенные в воздухе, смешавшиеся с росинками или дождевыми каплями с одной только целью – уловить недобрые мысли, направленные на того, кто разбудил их. Уловив – полыхнет огнем и обратит их против обидчика.
Волшба древняя, вездесущая, потому что исконная, как сам ветер и воздух, им гонимый. Но, как любая волшба, недолговечная. Минует три дня, как от пут не останется и следа, а чтобы собрать новые, потребуется немало времени и сил.
Три дня, которые он попросил
Три дня, которые он выпросил у магов времени и самого Хаоса.
Три дня, чтобы предотвратить войну, которая может разрушить все три мира – Явь, Навь и Правь.
Глава 9
Странный турист
Первое, что он почувствовал, – это головная боль: она сжимала виски, опутывала плечи и спускалась от затылка вниз по позвоночнику, к крестцу. С трудом пошевелившись, понял, что последнее, вероятнее всего, из-за затекшего и замерзшего тела – поясницу свело от холода, что-то острое безжалостно упиралось в колено.
Данияр с трудом разлепил веки, приподнялся и… онемел.
Он лежал на камнях. Возле него, словно зубы в акульей пасти, громоздились битый кирпич, крупная галька и булыжники разных размеров, но одинаково пыльные. Данияр нахмурился: он точно помнил, что заснул накануне в постели. Помнил простое деревенское убранство дома, вкусную еду. Помнил пожилую хозяйку, словоохотливого Джафара, ее сына… Сейчас он находился в полуразрушенном строении, в котором почти не осталось никакой мебели, кроме разломанных стульев, грудой сваленных в углу, да старого, в труху изъеденного временем и дождями перевернутого стола без ножек. Фактически это было даже не строение, а его угол – две стены. От остальной части дома остались только провалы, открывавшие вид на ущелье и синевшие за ним острые шпили Кавказа, и несколько булыжников.
Данияр посмотрел вверх и вместо крыши увидел ясно-голубое небо.
Вот это фокус, конечно. Подобрав ноги, он сел.
В метре от него, точно в том месте, где ночью находилась кушетка, ставшая ему постелью, спал Ильяс. Подложив под голову локоть и поджав ноги к груди в попытке согреться, он тихо посапывал. Тревожно подрагивали длинные пушистые ресницы, губы бормотали что-то неразборчивое.
Данияр осторожно толкнул парня:
– Эй. Ты что-нибудь понимаешь?
Их проводник протер глаза, тоже сел. Машинально отряхнул от белой извести джинсы.
– Как мы здесь оказались? Что происходит? – Он встал.
Данияр тоже поднялся, прошел к другой стороне дома:
– Я надеялся, что у тебя будут хоть какие-то предположения.
Перешагнув через кучи битого кирпича и камней, между которыми тощими пучками пробивалась трава, Данияр шагнул к провалу.
Поскользнувшись, Ильяс качнулся, едва не упал. Но успел схватиться за стену – старая штукатурка посыпалась из-под пальцев. Данияр отметил, что кладка настолько старая, что камни практически превратились в песок и осыпаются от легкого прикосновения.
Он растерянно выглянул наружу, прошел чуть дальше от разрушенного дома.
Едва заметная, заросшая травой тропинка, петляя между камней вдоль обрыва, вела к забору – тому самому, у которого они вчера припарковались:
Данияр был готов поклясться, что ночью, в свете молний, он выглядел более свежим. Да и дом определенно был домом, а не развалинами. Ильяс подошел справа, вытянул шею, разглядывая обрыв – ниже начинался отвесный спуск, уходивший в глубину ущелья, – и тропу, по которой они ночью приехали: она то пропадала между валунами, то появлялась вновь, настолько узкая, что по ней вряд ли могли безопасно пробраться двое пеших путников, не то что джип.