Меч войны, или Осужденные
Шрифт:
– Я не затем тебя звал, чтобы обсуждать свою поездку. Я обещал отпустить тебя. – Ишь, как вперед подалась! Ждет свободы… А ты бы хотел, чтоб не ждала, верно? – Я не могу объявить наш развод сейчас, потому что это оставит тебя беззащитной. Но если я погибну… как моя вдова, ты можешь остаться здесь, а можешь вернуться к отцу – у нас так принято. И еще ты имеешь право на вдовью часть от имущества. Я скажу Гиле, она поможет тебе сделать все правильно.
– Зачем ты все это говоришь? – тихо спросила Мариана. –
– Просто я хочу, чтобы ты не боялась за свою судьбу.
Мариана покачала головой.
– Спасибо, но лучше уж развод. И… ты правда собрался сказать Гиле, что едешь на смерть? Ты понимаешь, что ей сейчас нельзя пугаться?
– Ей я скажу, что владыка послал меня в Габар – проследить, чтобы самая хлебная провинция не переметнулась к мятежникам. В таком задании нет ничего опасного. И ты смотри не проговорись. Иди, Мариана, я хочу подумать.
Девушка поднялась, заправила за ухо выбившуюся прядь. Такой я ее и запомню, кольнула трусливая мысль.
– Ферхади…
– Что?
– Удачи тебе.
Северянка вышла, и почти тут же в беседку просочился привратников мальчишка:
– Господин, письмо.
Ферхади разодрал плотный пакет, развернул лист дорогой бумаги.
«Зайди перед отъездом».
Небрежный росчерк подписи, известная всей империи печать. Благородный Гирандж иль-Маруни никогда не унижался до по-настоящему тайных свиданий. Что же еще хочет тесть ему сказать? Новые вести?… Было б что серьезное, пригласил бы не перед отъездом, а немедля… или нет? Ладно, потерпим до вечера…
Остаток дня прошел в суете. Проверить оружие, написать несколько писем, решить, какого коня брать заводным, достать из тайника гномье зерно… и лишь одно окошко покоя: Гила. Он смотрел, как любимая жена кормит малышку, и думал не о том, что будет с ними, если он ошибется – а о том, как они прекрасны. Гила, звездочка – и кроха Наддиль, мышонок.
Уходя, сказал:
– Ты совсем меня с ума свела: я еще не уехал, а уже мечтаю вернуться.
– Ну так возвращайся скорей, – рассмеялась Гила.
У него нашлись силы улыбнуться, как ни в чем не бывало, и поцеловать жену так, как всегда целовал перед не слишком опасными отлучками.
– Вернусь, моя звездочка. Обязательно вернусь!
Подумал, выезжая за ворота: три года назад, когда усмиряли тот, первый мятеж, тоже ведь мог не вернуться. Так почему тогда не было этого щемяще-горького чувства утраты? Уезжал с улыбкой – и вернулся всего лишь раненый, зато обласканный спасенным владыкой. Что же предстоит в этот раз?
Подлость, прозвучал в голове звенящий голос Марианы.
Возразить ему Лев Ич-Тойвина не смог.
2. Благородный Гирандж иль-Маруни, первый министр сиятельного императора
– Мой
Ферхади рассмеялся:
– Как я мог забыть!
– О чем, дорогой мой?
– Ну как же! Благородный Гирандж иль-Маруни имеет привычку провожать все мало-мальски серьезные посольства – еще с тех времен, как он был министром внешних отношений.
Губы первого министра тронула легкая улыбка.
– Глупо было бы оставлять такую полезную привычку, мой дорогой Ферхади. Постой… – Тесть и зять вышли во двор, и взгляд министра остановился на Соль-Гайфэ и навьюченном переметными мешками гнедом Диркенэ. – Ты что, один едешь?!
– А вы ждали иного?
– Владыка велел два десятка взять, вот и взял бы. Да и что ты за посол – без свиты, без охраны!
– Каково посольство, таков и посол, – отрезал Ферхади. – Не хочу своих парней за собой на дурацкую смерть тащить. Альнар получше меня соображает, уж кто-кто, а он цену нашим обещаниям поймет. Я там в заложниках окажусь.
Взлетел в седло, подобрал поводья. Соль-Гайфэ нетерпеливо загарцевал.
– Вот оно что, – протянул министр. – Что ж, может, ты и прав…
Два всадника выехали за ворота особняка иль-Маруни. Зеленое южное предместье, обиталище придворных вельмож, тонуло в тишине. Никаких случайных ушей.
– Да, пожалуй, прав, – повторил министр. – А лучше бы и сам ты не ехал.
– Как я могу?…
– Мир велик, и храбрецы нужны везде.
– Нет уж, – Лев Ич-Тойвина передернулся. – Это моя страна! Здесь я родился, здесь и умирать стану.
– Мой дорогой Ферхади, – вздохнул господин иль-Маруни, – прости старика. Я поддался недостойному страху, и извиняет меня лишь то, что страх этот не за себя. Но я говорю с тобой не ради пустых сетований. Сегодня пришли вести из Венталы, и вести эти таковы, что я рискнул доложить о них владыке, лишь заручившись поддержкой Главы Капитула. Сам знаешь, когда до виновных не дотянуться, летят, бывает, и невинные головы…
– Дайте угадаю, – хмыкнул Щит императора. – Наместник Венталы устал выслушивать жалобы, на которые не в его власти ответить, и примкнул к мятежу?
– Ну что ты, не такой он человек. – Благородный Гирандж иль-Маруни презрительно поморщился. – Его просто и незатейливо повесили, прямо перед собственным дворцом, и, строго между нами, туда ему и дорога. Теперь там заправляет делами совет негоциантов. Требуют снизить налоги и отозвать императорских таможенников. Те, кстати, по большей части сбежали сами.
– Меру знать надо, – презрительно бросил Ферхад иль-Джамидер. – Провинция богатая, да, но это ж не повод драть там по три шкуры.
Первый министр не сдержал вздоха.