Меч войны, или Осужденные
Шрифт:
Тем временем молодой господарь пробежал глазами лист дорогой бумаги: монаршее благоволение, пожелание успешных переговоров… И – главное! – подорожная на тот случай, если благородный иль-Виранди соблаговолит посетить столицу, дабы лично засвидетельствовать императору прекращение бунта и, буде договор предусмотрит и это, готовность служить. Слишком много патоки.
Впрочем, подорожная может пригодиться. Спрячем пока.
Барти отошел к дверям: мол, мешать не буду, но покараулить – покараулю. Молодец, чуть приметно кивнул
Слишком много патоки? Кажется, в том письме ее нет вовсе; кажется, мы узнаем твою тайну прямо сейчас, благородный Ферхад иль-Джамидер, верный лев императора, и помощь гномов для этого не потребуется.
– Иртаджад?
Ферхади окликнул сотника, не поднимая глаз – почему? От письма оторваться не может – или…
– Да, господин?
– Ты знаешь, что здесь?
– Да, господин.
Все-таки поднял глаза – ох и шальной взгляд у тебя стал, Лев Ич-Тойвина!
– Откуда?
– Нашептали, – туманно ответил гонец императора.
– Иртаджад, – в голосе звякнула сталь, – я спросил! Кто и что тебе сказал?
Сотник невольно вытянулся, ответил четко:
– В дне пути от Ич-Тойвина меня нагнал человек. Предъявил знак Незаметных. Рассказал, что везу, предложил поехать вместо меня.
– Ты отказался…
– Да. Тогда он велел передать на словах… господин, вы уверены, что я могу говорить сейчас?
– Да, тьма тебя дери!
– Велел передать на словах, что господин первый министр не одобряет изложенные в письме повеления и всецело поддержит своего зятя, если он решится их нарушить. В подтверждение передал это, – Иртаджад протянул записку, запечатанную знакомой печатью.
Альнари поднял бровь. Первый министр и Незаметные… забавный альянс! В прежние времена, помнится, господин иль-Маруни и Первый Незаметный друг друга недолюбливали. Впрочем, это было слишком давно… Три года в политике – почти вечность. Между тем Ферхади развернул записку, пробежал глазами, кивнул. Вернулся к письму императора. Хмыкнул. И протянул Альнари:
– Читай.
Молодому господарю тоже хватило взгляда. Дернулась крыса на щеке; Альнари нехорошо улыбнулся и прочел вслух, медленно, с поистине издевательскими интонациями:
– «Мой верный лев, ты помнишь мое пожелание. Не тяни больше, теперь это приказ».
Альнар иль-Виранди неторопливо сложил письмо. Спросил:
– А что написал господин иль-Маруни?
Ферхади протянул диартальцу записку тестя.
– «Мой дорогой, жизнь одного человека – ничто, благо страны – все. Помни об этом»… умно. Исключительно умно. Надеюсь, мне подвернется случай выразить господину иль-Маруни свое искреннее восхищение.
Ферхади не ответил; почему-то, прозвучав из уст мятежника, слова владыки потрясли его куда больше, чем в виде немых
– И не противно тебе, благородный иль-Джамидер, подлецу служить?
Иртаджад покосился на побелевшего командира с откровенным сочувствием.
– Мерзавец ты, Альни, – выплюнул Лев Ич-Тойвина. – Господом клянусь, лучше б сразу убил. Ты ведь в первый же день понял, верно?
– В первую ночь.
– Ну и какого пса ждал? Интересно стало, когда сломаюсь? Или без явного повода даже врага убить не можешь? Так зря, Альни!
Благородный иль-Виранди тонко улыбнулся:
– А я тебя убивать не хочу. Ты мне живым больше нравишься, Щит императора, благородный Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина. Таких немного осталось.
– Сволочь, – горько выдохнул Ферхади. – Политик, лиса хитрая, псы тебя дери.
– Крыса, – серьезно добавил молодой господарь. – Пойдем-ка, благородный иль-Джамидер, выйдем.
Ферхади пожал плечами, молча пошел к двери. Барти нацелился следом.
– Нет, – осадил его Альнари, – только он и я. Ты пока о гонце позаботься, прошу. Он не враг нам, но здесь многие за врага его держат.
Вышли на крыльцо, Альнари оглядел площадь – как всегда, пустовавшую. Мотнул головой:
– Туда.
Лев Ич-Тойвина бездумно шел следом. Почему-то вспомнилось, как спросил он Иртаджада, не противно ли тому служить трусу. Воистину Господь учит больно…
Молодой господарь оглянулся на окна дворца, остановился. Кивнул чуть заметно. Достал кинжал, задрал рукав и полоснул себя по руке. Глубоко – от души и не особо примеряясь. Выцедил:
– Ненавижу я эту площадь. Место помнишь, Ферхад?
Щит императора медленно кивнул. Здесь, именно здесь владыка велел поставить эшафот. На том самом месте, где пролилась кровь его верного.
– Стрелял я, – отрывисто сказал Альнари. – Кто еще посмел бы?
Сжал кулак. Кровь темными ручейками орошала руку, частыми каплями падала на булыжники.
– Ты волен решать, Ферхади. Убивать я тебя не стану и из Верлы выпущу. Но чего от Омерхада ждать – сам понимать должен. Ты ему верен – клянусь, Ферхади, лучше бы ты был верен империи. Дурной правитель хуже мятежника.
Альни замолчал.
Ферхади потянул из ножен кинжал. Подумал растерянно: сплю я, что ли? Никогда этого умника не любил.
Одно движение – и воля владыки будет исполнена. И какая разница, что станет с тобою потом, если ты верен?
А ведь Альнари даже не смотрит на него. «Тебе решать», говоришь?
Одно движение.
– Никогда я тебя, умника, не любил.
– Знаю.
Их кровь смешивалась на камнях, на том самом булыжнике, что уже пробовал на вкус и кровь иль-Виранди и кровь иль-Джамидера. Навечно.
2. Анже, бывший послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене