Меч времен

Посняков Андрей

Бирич хохотнул:

— Ну, вот видишь. Похороним его по хрестьянски… а там видно будет. Может, шепнут что весяне местные.

Оба — староста и Ермолай — размашисто перекрестились.

— А если не шепнут?! — Миша был возмущен подобным отношением к человеческой жизни, пускай даже холопьей. — Что же, у княжеского бирича не хватит воинов провести следствие? Установить правду, наказать убийц.

— Да хорошо бы наказать, ты не думай, — Ермолай неожиданно положил руку на плечо Михаила. — Просто по опыту знаю — безнадежное это дело. Похоже, в вотчину

дальнюю отрока везли — значит, тут концов не сыщешь. И никто не скажет — откуда он? Новгородский, ладожский?

— Новгородский, — вздохнув, Миша помог перенести труп в лодку. — Вишь — примета: щека крючком разорвана… С усадьбы тысяцкого это челядинец сманенный…

Бирич и староста удивленно переглянулись:

— Да ты его знаешь, что ли?

— Когда-то знал.

— Ну, раз такое дело…

Покрепче привязав лодку, все трое тщательно осмотрели берег. Вот здесь — на песке — смазанные следы — видать, бежали. Отпечатки босых ног — беглеца — а вот — сапог… еще один, круглоносый… — погоня.

— Вон видишь, челнока след, — подойдя к Мише, негромко сказал Ермолай. — Не туда смотришь, вон… за папоротниками.

Михаил кивнул:

— Ага, вижу. Выходит, парень-то — из ладьи выпрыгнул.

— Выходит — так.

— То-то ночесь собаки лаяли, — задумчиво протянул староста. — Мстилось — на лешего. Он в этих местах бродит, леший-то…

— Так ты говоришь, отрок этот убитый — самого тысяцкого Якуна собственность? — снова — в который раз уже — переспросил бирич.

Миша кивнул:

— Его, его… Не знал бы — не говорил. Слышь, Ермолай, — он вдруг встрепенулся. — А там, на ладье этой, еще и другой паренек должен быть, чуть постарше — тоже с Якуновой усадьбы! Вот бы нам ту ладью нагнать!

— Нагнать-то можно, — Ермолай почесал голову. — А потом что?

— Как это что? — изумился Миша. — Вот — ладья, а вот — убитый! А вот — в ладье — пленники. Поспрошать — они все и расскажут.

— Ну, расскажут, а дальше? — возмущенно сорвал травину бирич. — Экий ты не понятливый, Мисаил! Это ведь все слова — а им подтвержденье, доказательства-то в Новгороде искать надобно. Где Новгород — а где мы? И те, людокрады, они ведь тоже не полные дурачины — наверняка и грамоты кабальные на всех холопей имеются. Нет, голыми руками их не возьмешь — я уже сталкивался, обжегся. Тут хитрее действовать надо.

— То так, то так, — охотно поддакнул староста.

Честно сказать, на Михаила эти слова произвели впечатление отговорки. Явно было видно — не очень-то хотел княжий бирич ввязываться во все это дело — больно уж муторно, да и барышей больших не заработаешь, вообще никаких не заработаешь — на холопях да изгоях-то! Но тем не менее — хоть порядок-то в здешних местах-то должен быть! Бирич ведь — человек князя, и суд здесь тоже княжеский… А князя-то, кстати, прогнали… М-да-а-а…

— В открытую нагонять не будем, — усаживаясь в лодку, резюмировал Ермолай. — Мы так, тайненько поглядим, скрытно. Через рыбаков, через охотников… Что-нибудь да придумаем.

Михаил

лишь сплюнул — ага, придумаете вы, как же! Жалко было убитого паренька, жалко было и всех прочих, попавших под руку людокрадам-водяникам. Водяникам… мать их за ногу. И тут тоже, говорят, шляется какой-то леший. Наверное, такой же, как водяник?

— Что за леший? — обернулся в лодке староста. — Так я ж рассказывал. Шастает тут по холмам — глазами сверкает, далеко видать. Ох ты, страсти какие, Господи!

— Глазами сверкает… далеко видать — а не факелы ли это, часом? В темную пору на реке ладьям знак подает — чтоб мыс прошли да на мель не сели? Выловить бы этого «лешего» да поговорить вдумчиво…

— Выловить? Что ты, что ты! — староста испуганно замахал руками. — Как можно? То ж нечистая сила.

Убитого отрока схоронили вполне по-людски, на кладбище близ погоста. Красивое было место — сосны, аккуратные могилки, невысокая, аккуратно сложенная из камней, ограда. Нашелся и священник…

Закопав, сняли шапки, помолись еще разок, потом сели за стол, помянули… А потом начали собираться в дальнейший путь, благо — по словам Ермолая — немного уже осталось.

Сели в ладьи-насады, поплыли… кое-где пришлось вылезать, перетаскивать по отмелям…

— Ничо, скоро вообще их бросим, у плеса, — обнадежил бирич. — Там дальше токмо пешком сподручней.

К плесу добрались уже вечером. Вокруг заметно сузившейся реки теснились высокие сосны и хмурые разлапистые ели. Деревья лиственных пород — береза, осина, липа — встречались редко, все больше по холмикам, или — как ольха и рябина — жались к воде.

Днем жарило — до духоты, до пота, а вот вечером становилось прохладно, даже до холода, так, что, если бы не костер — так зуб бы на зуб не попадал. Ну, это и хорошо — не было уже ни мошки, ни слепней, ни оводов, да и комары — зудели иногда, — но так, раз два и обчелся. Славно!

Чужую ладью обнаружили на другой стороне плеса, уже когда шли пешком. Вместительная, с плоским дном, она лениво покачивалась на поднятых внезапно налетевшим ветром волнах. И конечно же оказалась пустой. Правда, рядом обнаружилась и сторожа, — варили себе ушицу человек пять… нет, десять…

— Ха, Ермолай!!! — один из сторожей — коренастый пегобородый крепыш в красной суконной поддеве и юфтевых недешевых сапогах — при виде бирича радостно улыбнулся. — Рад, рад видеть, друже!

Все остальные лодейщики разом вскочили и поклонились.

— Микифор? — явно удивился бирич. — Вот уж не ожидал тебя здесь встретить! То Микифор-кормщий, знакомец мой, — обернувшись, шепнул он Мише. — Вот, посейчас и расспросим.

— Садитесь, поснидайте с нами, — гостеприимно предложил Микифор. — Ушица вот, квасок.

— Ушицы не будем, — Ермолай жестом отправил своих людей вперед, сам же, подмигнув Михаилу, уселся на бревно у костра. — А вот от кваску не откажемся. Ладожский, квасок-от?