Меч

Андрижески Дж. С.

Иронично, но именно Галейт в оставленных им дневниках предупреждал меня о Ревике.

Он написал, что не существует никого более верного, чем Ревик. Что он никогда прежде не встречал мужчину, готового сделать что угодно — буквально что угодно — для тех, кому он отдал свою верность. Он писал, что как только Ревик принёс кому-то такую клятву, то требовалось очень многое, чтобы заставить его нарушить её.

А ещё он писал, что если кто-то предал Ревика… по-настоящему предал его… Ревик практически не способен на прощение.

Теперь

Ревик знал, что я явилась сюда для того, чтобы попытаться переманить его обратно.

В его глазах это значило, что я работала на Балидора. В его глазах это значило, что я использовала наш брак в целях разведки его операций — разведки его самого.

Он никогда не простит меня за это. Никогда.

Не будь мы связаны, он уже убил бы меня за это.

Я посмотрела через овальное окно на густые белые облака за крыльями самолёта, подавляя те же самые усталые мысли, пытаясь придать им другую форму. Но теперь уже слишком поздно для всего этого. Я не могла передумать.

Путь уже проложен.

Я ощущала тошноту, моё сердце было разбито, а нервы и адреналин совершенно выбили меня из колеи. В некотором отношении это были самые долгие шесть месяцев в моей жизни, но я знала, что мне во многом хотелось бы иметь возможность продолжить всё как было. Мне хотелось, чтобы я держала рот на замке, согласилась остаться с ним, нашла какой-то способ привести нас к компромиссу.

Балидор мог бы сделать свою часть и без меня.

Отчасти я гадала, может, я сумела бы как-то иначе склонить Ревика на свою сторону — так, чтобы он вообще не узнал, что я ему врала. Я уже изменила конструкцию в лагере. Я задавалась вопросом, сумела бы я изменить её ещё сильнее, особенно, если бы позволила Ревику сделать меня главной.

Но я знала, что принимаю желаемое за действительное.

В том лагере был не только Ревик; там жил ещё и Салинс.

В конце концов, конструкция Повстанцев принадлежала ему.

Очевидно, с точки зрения Сарка ситуация перешла допустимые границы. Особенно после той ночи с Ревиком в общей комнате. Связавшись с остальной его командой, я влияла на слишком большое количество его видящих. Я слишком изменила конструкцию, и Салинс решительно воспротивился, окончательно показав мне, кто именно дёргал Ревика за верёвочки.

Напряжённо выдохнув, я сверилась с наручными часами.

Ещё каких-то два часа.

Я поднялась на ноги и, потирая виски, зашагала в заднюю часть самолёта.

Я не встречалась взглядами с разведчиками, которые то тут, то там сидели на остальных местах. Ревик назначил на операцию транспортировки минимум охраны, что удивительно, учитывая, кто я такая. Врег тоже поехал, скорее всего, для моральной поддержки. Три других разведчика, которых я увидела, были молодняком с небольшим боевым опытом.

Я гадала, собирался ли Ревик вообще сходить с борта самолёта.

Я не смотрела на него прямо, когда проходила мимо его ряда.

Но боковым зрением я видела, как он работает на виртуальном мониторе в заднем ряду. Он не поднял взгляд от экрана, но я почувствовала,

как вздрогнул его свет, когда я прошла мимо него в занавешенную зону для стюардесс за уборными. Проскользнув через просвет между тяжёлыми шторами, я едва не врезалась в стюардессу, которая собиралась выходить.

Она остановилась как вкопанная, уставившись на меня.

— Могу я что-нибудь предложить вам, Мост? — натянуто спросила она.

Видящая. Тоже из числа молодняка.

Эта мысль должна быть забавной. Я на добрых тридцать лет моложе любого из них.

— Да, — я потёрла виски. — Что-нибудь выпить было бы здорово. Если только у вас нет аспирина.

— В задней части есть аптечка, — отрывисто сказала она, показав в ту сторону.

Я ощутила в ней противоречие; она не очень хорошо закрывалась щитами. Она, как и большинство видящих из команды Ревика, видела во мне предательницу и изменницу. Но в то же время я была Мостом. Для религиозных это означало, что я почти превыше любых упрёков.

В конце концов, по их мифологии Ревик должен прислушиваться ко мне.

— Почему бы вам не показать мне? — сказала я ей.

Вновь поколебавшись, она повернулась с неохотой на лице.

Я вытащила из неё больше информации, сканируя заднюю зону.

Она открыла высокий шкафчик.

— Аспирин, — произнесла она натянутым тоном, показывая на бутылочку, и я её вытащила. Скинув крышку большим пальцем, я достала две таблетки. Закинув их в рот, я запрокинула голову, собирая достаточно слюны, чтобы проглотить их без запивания.

— Так что насчёт выпивки? — спросила я, слегка поморщившись от горьких таблеток на языке.

Вновь поколебавшись, она повернулась, открыла другой шкафчик и стала передвигать бутылки.

— Чего вы хотите? — спросила она, стоя ко мне спиной.

— Бурбон, — сказала я. — Чистый. Вудфорд, если есть. Два стакана.

Она повернулась, уставившись на меня.

Выражение моего лица не изменилось.

Все в команде Ревика знали, что он пил — по крайней мере, когда была возможность. Тихо щёлкнув себе под нос, она потянулась в дальнюю часть шкафчика к бутылке, которую они держали для него. Она налила напиток в квадратный бокал и почти грациозно протянула мне.

Я выпила залпом, затем подтолкнула пустой стакан, чтобы она вновь наполнила его.

— Где мой другой бокал? — сказала я, когда она налила мне ещё одну порцию.

Она закусила губу, тщетно скрывая злость.

— Сама возьми, — сказала она.

Мои губы дрогнули в невольной улыбке, но я сохраняла спокойный тон.

— Непременно, сестра. Почему бы тебе тогда не дать мне всю бутылку?

Я смотрела ей в глаза.

После кратчайшей паузы она сунула её мне в руку. Когда я просто продолжила стоять там, она закусила губу. Наконец, она, похоже, уловила посыл и повернулась, всем светом источая злость. Я подождала, пока она покинет эту зону самолёта, затем подошла к шкафчику и нашла ещё один бокал. Наполнив его значительно выше «вежливого» уровня, я положила в свой бокал лёд и налила туда тоже немалую порцию.