Меченные проклятием
Шрифт:
– Я больше не его наследник, Гвин-садж. У меня никогда не было больших надежд стать его преемником. Он - хитрая старая жаба, которая умудрялась оставаться на поверхности болота куда дольше, чем кто-либо мог предугадать. Влиятельные семьи все время сговариваются против него, а он сталкивает их между собой - одну партию против другой. Но они неизбежно в скором времени скинут его и учредят олигархию. Вероятно, это обойдется в немалое кровопролитие, но не сомневайся - мой дядя последний правитель в нашем роду. Да, он грезил о том, чтобы оставить скипетр мне, но больше никто не
– А теперь?
Он поглядел на нее с легким удивлением:
– Неужели ты не разглядела? Я заразился звездной немочью.
– О нет!
– О да! Бесспорно, в легкой форме. Несколько голубоватых пятен у меня на бедре. Я их даже не сразу заметил и больным себя совершенно не чувствовал.
Вспомнив зверскую жестокость и страдания, которым она была свидетельницей, Гвин даже не попыталась скрыть свой гнев.
– И, разумеется, правило об изгнании к племяннику правителя неприложимо?
– Разумеется. Но я обнаружил, что помечен Проклятием, и даже представитель несуществующего императора тут ничего поделать не мог. Слова эти могли быть произнесены с иронией, но она в них не прозвучала. Раксал, если судить по его полнейшему равнодушию, мог бы говорить о совсем чужом человеке.
Гвин с досадой на себя обнаружила, что невольно отстранилась от него. Она искупила это, положив ладонь ему на плечо. Он, казалось, не заметил ни того, ни другого.
– Каким Проклятием?
– Проклятием Страсти.
– Я так сожалею, Раксал-садж. Конечно, мне следовало бы догадаться, но я ни разу не встречала муолграта. Я думала...
– Ты думала, что мы все накладываем на себя руки? Общераспространенное убеждение, что муолграты кончают с собой, так же как шуулграты сходят с ума, джоолграты ввергают всех в безумие, огоулграты погибают от самых нелепых причин, ивилграты наводят недуги на людей и их убивает толпа, а авайлграты просто исчезают.
– Я слышала про все это, но не верю...
– Тут она вспомнила рассказы Тарнов о джоолгратке и о человеке, который упал мертвым, когда пытался унести ее в прошлую ночь, и поправилась: - То есть не всему.
– У меня нет никакого желания покончить с собой, - безразлично заметил Раксал.
– Чтобы убить кого-то, даже себя, нужна та или иная страсть, не так ли? А я ничего не чувствую. Я не угнетен, не испытываю ни злобы, ни гнева, ни отчаяния. Быть может, со временем я погибну от скуки, но сейчас я даже скуки не испытываю.
– Мне жаль тебя. От всего сердца.
– Ты счастливица! Но меня не надо жалеть. Вероятно, мне следует завидовать. Меня ничто не трогает, Гвин-садж. Я не страдаю. Не испытываю страха. Я помню, что испытывал подобные чувства, но не помню, какие они. Вот сейчас я испытываю телесную усталость от долгой езды верхом, но она не вызывает у меня ни грусти, ни удовлетворения. Я сознаю, что мой желудок пуст, а потому я поем, когда мне предложат еду, но мне безразлично, ем ли я жареных жаворонков за столом моего дяди или объедки из сточной
Вечер словно бы нес с собой промозглый холод, хотя солнце еще не закатилось.
– Про муолгратов рассказывают и другое, - неловко сказала Гвин.
Раксал пожал плечами.
– Полагаю, что и это верно. Я не утруждал себя попытками проверить, как дядя меня ни понуждал.
– По-нуж-дал?!
Он посмотрел на нее, словно она была непроходимо глупа.
– Нам приписывается способность возбуждать в других чувства, которые сами мы испытывать не в состоянии. Ты ведь это слышала?
– Да! Но зачем...
– Затем, что он очень бы хотел обладать таким даром. В какой-то степени он им и обладает, вернее, обладал... говорят, в молодости он был великим оратором. Узнав про мое Проклятие, он обрадовался, что теперь-то вопрос о его преемнике решен.
Гвин вдруг заметила, что ее ладонь все еще лежит у него на плече, и опустила руку.
– Правитель, не испытывающий никаких чувств, был бы неподкупен!
– Моего дядю интересовало не это. Он больше думал о толпах, доведенных до патриотического исступления. Он представлял себе, как совет поднимается в едином порыве, чтобы приветствовать его... или потом меня. Он думал, что в будущем любое голосование окажется единодушным и в его пользу.
– И ты мог бы это сделать?
– спросила она недоверчиво.
– Так говорят. Но зачем мне было затрудняться?
Гражданский долг, семейная сплоченность, самопожертвование ради великого дела... Она нашла несколько ответов, но отмела их все и вознесла безмолвную молитву Двоичному Богу.
– Я искренне рада, что таковы твои чувства, Раксал-садж.
Он пожал плечами, словно все это не имело ни малейшего значения.
– У меня нет никаких чувств. И не надо меня жалеть. Мне, во всяком случае, себя не жаль.
От костра донесся аппетитный запах, и Гвин поняла, что просто изнывает от голода. Она почувствовала себя виноватой: она голодна, он помечен Проклятием. Горстка зерна утолит ее голод, а его жизнь погублена навсегда.
– Ты когда-нибудь слышал о Рарагаше?
– Да.
– Мне сегодня сказали, что там все еще живет много меченых. Мне сказали, что они часто способны помочь тем, кто только что... таким, как ты.
– Я не очень хочу, чтобы мне помогали, благодарю тебя.
– Но чего ты хочешь?
– спросила она в ужасе.
– Ничего.
– Так почему ты едешь в Тарнскую Долину?
– Потому что мне приказали. Застарелая привычка повиноваться еще сохраняет некоторую власть надо мной - однако, как ты видишь, уже довольно слабую, не то я не рассказал бы тебе все это. Я по-прежнему умываюсь, бреюсь и одеваюсь в силу привычки. Мне сказали, что привычки вскоре исчезнут.
– Тебе необходимо поехать в Рарагаш!
– Зачем? Я же не страдаю.
– И Раксал Раддаит еще раз пожал плечами.
22
Глупость, и ничего больше! Булриону Тарну за шестьдесят. Он прадед. Он не должен ползти на четвереньках сквозь колючий кустарник темной ночью, стараясь не... Громкий хруст валежника.