Меченный смертью. Том 4
Шрифт:
— Так точно, ваше сиятельство, — глухо ответил Коршунов и отправился выполнять приказ.
Я посмотрел вслед идущему к штабу Степану Ивановичу. Его спина была сгорблена, а голова опущена. Походка была тяжелой и какой-то неуверенной. Я понимал, что сегодня на него многое свалилось. Однако, он военный человек, да к тому же офицер. Я был уверен, что он найдет в себе силы держаться стойко хотя бы в присутствии своих бойцов. И, словно услышав мои мысли, Коршунов вдруг распрямился, сжал кулаки и быстрым решительным шагом зашел за дальний угол бункера.
Мы с Ярцевым переглянулись. В отличие от Коршунова, Виктор Петрович держался стойко.
— Как голова, Виктор Петрович? — я бросил взгляд на пропитанную кровью повязку.
Ярцев, похоже, уже забыл о ней. Он рассеянно дотронулся до места ранения и махнул рукой.
— В госпитале подлатают.
Я видел, что Ярцев все глубже погружается в свои мрачные мысли. Лицо его стало напряженным, а взгляд — отсутствующим. Я понимал, что нельзя позволять ему и дальше скатываться в это угрюмое состояние. А лучшее средство от хандры, как известно — это полностью уйти в работу.
— Виктор Петрович, у меня к вам тоже задание. Сообщите в комендатуру, что мы остановили противника и обнаружили туннель, ведущий на его территорию. Важно, чтобы они его взорвали или взяли под охрану. Своими силами мы тут не справимся. Этот проход — прямая угроза не только нам, но и тыловому обеспечению имперской группировки войск. Координаты входа я вам отправил. Как только их военные выдвинутся в нашем направлении, надо будет их встретить и помочь все организовать. Справитесь?
— Справлюсь. — Коротко ответил он. Его взгляд вновь стал осмысленным.
— Тогда приступайте, — твердо сказал я. И увидев, что он с беспокойством глянул на меня, добавил: — За меня не переживайте. Основная опасность уже миновала. А у меня здесь осталась лишь пара мелких дел. Буду на связи, — и я указал на рацию. — Как закончу, вернусь в штаб.
Ярцев окинул меня проницательным взглядом, затем молча кивнул и удалился в сторону бункера.
Глава 3
Я отправился к засеке, пытаясь точно вспомнить, где произошла битва огненного тигра с големом. Мне позарез нужно было найти то, что я выскреб из груди монстра перед тем, как он исчез. Сердце голема. Невероятно ценный артефакт. Артефакт, который может значительно улучшить мои отношения с князьями Филатовыми.
Дело в том, что сердце голема можно было использовать в процессе переработки этериума. Оно насыщало получаемое топливо особыми характеристиками: значительно повышало октановое число, снижало расход, увеличивало ускорение и, что самое главное — сводило практически на нет взрывоопасность. Это топливо, несмотря на свою высокую стоимость, было весьма популярно среди столичных аристократов, любящих порой отправляться на охоту в сравнительно безопасные окраины диких земель. А золотая молодежь любила использовать его в своих спорткарах в качестве дополнительного ускорителя. Вырывающиеся при этом из выхлопной трубы языки синего пламени вызывали неизменное восхищение у очевидцев.
Сердце каменного голема являлось настолько редким артефактом, что за ним периодически снаряжались целые экспедиции сталкеров, которые зачастую возвращались ни с чем, понеся при этом огромные потери.
Правильно смонтированный артефакт при стопроцентной занятости мог прослужить около десяти лет практически без потери своих полезных
Так что это вырванное у голема сердце могло разом решить большинство наших финансовых проблем, а также, как я уже сказал, улучшить и упрочить отношения с князьями Филатовыми, семья которых была очень близка к государю.
Отыскал артефакт я довольно быстро. Его ярко-синее с красными прожилками свечение было видно даже при дневном свете. Я очень сильно переживал, что сердце голема могло быть повреждено во время боя с силами Владислава. Но стоило мне только его увидеть, как все мои опасения тут же испарились. На лежащем передо мной кристалле не было ни царапины. Даже тигриные когти не оставили на нем следов. Похоже, что артефакт был весьма прочным.
Размеры его впечатляли: примерно полметра в высоту и сантиметров сорок в ширину. Я попытался его поднять, но не смог даже от земли его оторвать. Здесь определенно нужен был пикап с лебедкой. Я огляделся по сторонам, вспомнив, что перед боем на моем пикапе подъемный механизм заменили пулеметом. Немного поискав глазами, я наконец-то увидел в стороне демонтированную лебедку.
А дальше уже было дело техники. Я подогнал свободный пикап к лебедке, чтобы установить ее в кузов. Но для этого сначала требовалось демонтировать пулемет. Одному с этим делом мне было не сдюжить, а отрывать Ярцева с Коршуновым от работы не хотелось. Поэтому пришлось попросить помощи у одного из раненых бойцов, который неподалеку дожидался эвакуации. У него была перебинтована голова и половина лица, а вторая половина представляла из себя сплошной синяк. Но руки и ноги у парня действовали, а это было главное.
Как я не приглядывался к нему, так и не смог узнать, кто это. Поэтому я просто подошел к нему и с участием спросил:
— Боец, как ты? Мне тут помощь небольшая требуется, а свободных рук нет. Сможешь подсобить? — И я указал на лебедку и пикап. — Надо заменить пулемет на лебедку.
— Конечно, ваше сиятельство! — глухо, но при этом довольно бодро ответил боец и улыбнулся окровавленными губами, за которыми открылся ряд ровных белых зубов.
Голос его мне показался знакомым. Я пригляделся и тут же внутренне обругал себя. Как же я мог сразу не узнать эту бесшабашную улыбку и манеру держать себя?
— Гаврилов, ты что ли? — удивленно спросил я.
— А кто ж еще, ваше сиятельство? — ответил боец и еще раз широко улыбнулся.
Я смотрел на изуродованное лицо Ленки Гаврилова и внутри меня закипала холодная ярость. Я пока не понимал, куда точно она была направлена: на чертова бастарда, который в одночасье поломал десятки жизней или на себя самого, что вовремя не предусмотрел всех вариантов развития событий и поэтому был непозволительно беспечен.
Боец Гаврилов символизировал для меня какую-то другую, неведомую мне жизнь, где люди могут улыбаться не для того, чтобы покрасоваться перед окружающими, а по-простому, искренне. Я так не умел. Большинство моих эмоций были наигранными и использовались лишь для достижения скрытых целей. Такова уж была моя шпионская натура. А Ленька Гаврилов словно бы родился с этой непритворной неунывающей улыбкой и лихим характером.