Меченосцы
Шрифт:
— Ночью он один вперед не поедет, потому что трус, — отвечал Збышко. — Но днем так, конечно, будет лучше. Я скажу ему, чтобы он три раза в день останавливался и ждал нас; если же мы не найдем его на остановке, то это будет знак, что он уже с ними, и тогда, поехав по его следам, мы неожиданно нападем на них.
— А он их не предупредит?
— Нет. Он больше желает добра мне, чем им. Кроме того, я скажу ему, что, напав на них, мы свяжем и его, чтобы ему потом не пришлось бояться их мести. Пусть делает вид, что совсем нас не знает…
— Так думаешь оставить их живыми?
— А то как же? — несколько озабоченно отвечал Збышко. — Видите ли,
— Конечно, — сказал Мацько. — Но дело может дойти до драки.
Но Збышко нахмурил брови, и на лице его отразилось жестокое упорство, видимо, врожденное у всех мужчин из Богданца, потому что в этот миг он стал похож на Мацьку, особенно взглядом, точно был его родным сыном.
— Чего бы я еще хотел, — сказал он глухим голосом, — это бросить пса Зигфрида к ногам Юранда. Дай бог, чтобы было так.
— Да, да, дай бог, — повторил Мацько.
Так разговаривая, проехали они большой кусок дороги; спустилась ночь, светлая, но безлунная. Надо было остановиться, дать отдохнуть лошадям, а людей подкрепить едой и сном. Однако перед отдыхом Збышко предупредил Сандеру са, что завтра он должен ехать один вперед, на что тот охотно согласился, выговорив себе только право бежать к ним обратно в случае опасности со стороны зверей или людей. Просил он также, чтобы ему было позволено останавливаться не три, а четыре раза, потому что в одиночестве охватывает его всегда какая-то тревога, даже в благочестивых землях, а что же и говорить о таком диком и отвратительном лесе, как тот, в котором они теперь находятся.
Все расположились на ночлег и подкрепились едой; потом улеглись на шкурах у небольшого костра, разведенного за пригорком, в стороне от дороги. Слуги по очереди сторожили лошадей, которые, устав от езды, дремали, положив головы друг другу на шею. Но едва первый луч зари посеребрил деревья, как Збышко вскочил, разбудил остальных, и на рассвете они тронулись в дальнейший путь. Следы огромных копыт Арнольдова коня снова без труда были найдены, потому что засохли в низкой, обычно болотистой почве и затвердели от сухости. Сандерус выехал вперед и скрылся из их глаз, но на середине между восходом солнца и полуднем они снова нашли его на привале. Он сказал им, что не видал ни живой души, кроме большого тура, от которого не убегал, потому что зверь сам сошел с дороги. Зато в полдень, когда в первый раз стали есть, Сандерус объявил, что видел мужика-бортника и не остановил только потому, что боялся, что в глубине леса могут оказаться еще мужики. Пробовал он его расспрашивать, но они не понимали друг друга.
Во время дальнейшего пути Збышко стал беспокоиться. Что будет, если они приедут в местность более высокую и сухую, где на твердой дороге исчезнут видимые до сих пор следы? Кроме того, если преследование будет длиться слишком долго и приведет их в более населенную местность, где жители издавна привыкли повиноваться меченосцам, то нападение и отнятие Дануси сделается почти невозможным, потому что, если даже Зигфрида и Арнольда не скроют стены какого-нибудь замка или укрепления,
Но, к счастью, опасения эти оказались напрасными, потому что на следующем привале они не нашли в условленное время Сандеруса, но вместо него увидели на сосне, стоящей у самой дороги, большой знак, вырезанный в виде креста, сделанный, очевидно, недавно. Тогда они переглянулись между собой, и лица их стали серьезны, а сердца забились чаще. Мацько и Збышко тотчас спрыгнули с седел, чтобы осмотреть следы на земле, и искали их внимательно, но недолго, потому что они сами бросались в глаза.
Сандерус, видимо, съехал с дороги в лес, идя за отпечатками больших копыт, не такими глубокими, как на дороге, но довольно ясными, потому что почва здесь была торфянистая, и тяжелая лошадь на каждом шагу втаптывала шипами подков хвою; от шипов же оставались ямки, черные по краям.
От зорких глаз Збышки не укрылись и другие отпечатки, поэтому он сел на лошадь, Мацько тоже, и они стали совещаться тихими голосами, точно враг находился поблизости.
Чех советовал тотчас идти пешком, но они не хотели этого делать, потому что не знали, как далеко придется ехать лесом. Однако пешие слуги должны были идти вперед и в случае чего дать знать, чтобы они были готовы.
И они тотчас въехали в лес. Второй знак на дереве подтвердил им, что они не потеряли следов Сандеруса. И вскоре они заметили, что находятся на небольшой дороге, во всяком случае на лесной тропинке, по которой, видимо, не раз проходили люди. Тогда они были уже уверены, что найдут какое-нибудь лесное жилье, а в нем тех, кого ищут.
Солнце уже несколько склонилось и сияло золотом между деревьями. Лес был тихий, потому что звери и птицы уже отдыхали. Лишь кое-где среди горящих на солнце ветвей мелькали белки, совсем красные от вечерних лучей. Збышко, Мацько, чех и слуги ехали гуськом друг за другом. Зная, что пешие слуги находятся значительно впереди и что они вовремя предупредят, старый рыцарь говорил тем временем племяннику, не особенно понижая голос:
— Сочтем-ка по солнышку. От последнего привала до места, в котором был знак, проехали мы большущий кусок. На краковских часах было бы часа три… Значит, Сандерус давно уже с ними и успел рассказать свои приключения. Только бы не изменил.
— Не изменит, — отвечал Збышко.
— И только бы ему поверили, — закончил Мацько, — потому что если они не поверят, ему будет плохо.
— А почему бы им не поверить? Разве они о нас знают? А ведь его они знают. Пленным часто удается бежать.
— Тут для меня дело в том, что если он сказал им, что бежал из плена, то они могут испугаться погони за ним и сейчас же тронутся дальше.
— Нет. Он сумеет наврать. Да и они понимают, что погоня так далеко не пойдет.
На время они замолчали, но вскоре Мацьке показалось, что Збышко что-то шепчет ему; тогда он обернулся и спросил:
— Что ты говоришь?
Но Збышко смотрел вверх и шептал не Мацьке, а поручая покровительству Божьему Данусю и свое смелое предприятие.
Мацько тоже начал креститься, но едва сделал это в первый раз, как вдруг один из посланных вперед слуг внезапно выскользнул к ним навстречу из ореховой чащи.
— Смолокурня, — сказал он, — они здесь.
— Стой, — прошептал Збышко и в тот же миг соскочил с коня.
За ним соскочили Мацько, чех и слуги, из которых трое получили приказание остаться с лошадьми, быть наготове и смотреть, чтобы, упаси Господи, какая-нибудь не заржала.