Меченосец
Шрифт:
Каждая мысль, каждое решение подталкивали к одному вопросу: так ли поступал Арант? Может, все предопределено, расставлено и предписано таинственной Зухрой?
И откуда начинать движение к избранной цели? Сильнейшие мира сего собрались на западе, так пусть спокойно уничтожают друг друга. Следует выждать, а после приняться за триумфатора. Сомнений нет, в конце концов победит миньяк. Раскопки принесли ему непомерное преимущество в чародействе и силе. Бой с Алером неизбежен, но нужно улучить момент его слабости.
Мрачная тень, некогда населявшая тело вождя, оставалась рядом. Готфрид чувствовал ее, внимательную и терпеливую,
Проходили дни и недели. Путник уже забрался в земли, освоенные вентимильскими крестьянами — народом упорным и суровым, куда настойчивее и честолюбивее гудермутского люда.
Крепло подозрение, что от Рогалы отделаться так и не удалось. Не раз Готфрид различал вдалеке едва заметный силуэт всадника. Он устроил засаду, но напрасно. И неудивительно: гном всегда чуял беду заранее.
Юноша решил просто не обращать на него внимания. Должно быть, Тайсу, неразрывно связанному с мечом, приходится помимо воли идти следом. Присутствие оруженосца подтолкнуло наконец к осмысленным действиям, и Готфрид развернулся на восток, будто стрелка компаса. Из Гревнинга он отправился в Родегаст, затем в Сильяву и Горзух, мелкие королевства наподобие Гудермута. По пути лишь изредка встречались вентимильские колонисты. В Горзухе освоение территории уже шло полным ходом, на месте разрушенных городов вовсю росли новые.
Путь преградили горы Ниргенау. За их снежными пиками и суровыми перевалами лежала Вентимилья.
Перебраться оказалось непросто. По всем пригодным дорогам непрерывной чередой тянулись пополнения — толпы радостных юнцов, жадных до славы и добычи. Многие были моложе Готфрида, они напомнили ему братьев, а заодно и прежнего нелепого паренька, мечтавшего о войнах и подвигах.
Боль стиснула сердце. Все, детство кончилось. Теперь впереди — одиночество. Никого и ничего, только кровь последней из собственного рода на руках.
Долгими неделями скитаний Меченосец не только раскаивался да угрызался, но и учился вызывать, читать, усваивать памяти жизней, выпитых Добендье. Так он разведал об окольных путях, редко навещаемых миньяковой солдатней. Позаброшенным тропам пробрался к Камеро Мараско, скалистому пику, отмечавшему крайнюю восточную точку древнего Андерле и крайнюю западную — нынешней Вентимильи. С исхлестанных ветрами снежных склонов можно было увидеть старинную многоярусную твердыню Ковинго о трех башнях розового камня, запиравшую перевал Карато. Там Турек Арант убил слепого Кашона, когда Война Братьев лишь разгоралась. У крепости древнее свирепое колдовство выщербило перевальный гранит. И тысяч лет оказалось мало, чтобы изгнать из этих мест жуткую память о роке, обрушившемся на калеку.
Предшественники Алера отстроили замок, не уступавший Ковинго в древности. Готфрид коснулся меча и понял: клинок помнит. Тогда кровь лилась рекой, Добендье напился вволю.
Зарубив Кашона, Арант на год ушел на восток. Грелльнер
С неумолимой яростью он преследовал и умерщвлял колдунов и одной, и другой стороны, едва ли прикидываясь чьим-то союзником. Легенда о Туреке родилась после его возвращения на Запад меньше чем за год. С высоты столетий она кажется историей многих лет, ибо невозможно успеть столь многое за столь короткий срок.
Арант не дожил до двадцати, и его гибель приписали гному.
Готфрид посмотрел на розовый гранит башен и вздрогнул, но не от холода. Снова судьба ведет его по следам Турека, выжженным, врубленным в мир. И куда — не к подобной ли участи?
За левым плечом послышался тихий смешок. Готфрид мгновенно развернулся, схватившись за эфес — ничего. Должно быть, тоалов дух. Он совсем забыл про назойливого мертвеца. А ведь тот мог и воспользоваться его растерянностью, влезть внутрь, захватить. Юношу передернуло, и невидимый спутник снова хохотнул.
Меченосец сплюнул в сердцах, потер замерзшие ладони. Ощущал ли Арант себя так же? Чувствовал ли, как давит мир, как остается лишь прямая дорога между стенами реальности, сходящимися не в перспективе, а по-настоящему? Есть ли выбор? Рогала, Алер, Нерода с тоалами, томительное выживание изо дня в день — вот и все, о чем остается думать и тревожиться. Впереди — тупик, и из него не выбраться. Злись не злись, деваться некуда. Может, оттого Турек и стал столь замкнутым и диким, а история, будто в насмешку, превратила его неистовую ярость в героизм?
Пока Готфрид не достиг и не свершил ничего, если не считать подвигом убийство сестры. Но наверняка силы, играющие им, припасли что-нибудь грандиозное.
За плечом снова хихикнул тоал.
Пробраться по Вентимилье незамеченным было непросто: она оказалась плотно заселенной, возделанной, изобилующей селами и усадьбами страной. Ни клочка свободной земли, все расчерчено, поделено и обжито. Прятаться негде. Дворянство и маги, из которых миньяк набирал офицеров, обитали в низких угрюмых замках, окруженных крестьянскими хибарами, будто наседка — цыплятами. Крепости стояли близко, в виду друг друга. Владения разделялись дорогами, проложенными по насыпям.
Вентимилья была государством, слепленным из долгой череды военных успехов и одержимости порядком. Все вокруг, как на раскрашенной картинке, аккуратненькое, чистенькое. Даже участки леса словно парки: по ровному квадратику в каждом владении. Все на своих местах: и дома, и деревья, и люди.
Как странно, в Гудермуте учили детей, что миньяк — коварный разрушитель, грабитель, провозвестник хаоса. Толика правды в этом есть, однако разруху юноша видел лишь за границами вражеской страны.
Со временем Готфрид приспособился укрываться; лошадь оставил почти сразу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он шел по ночам, днями спал в рощах или под мостами. Преодолев с сотню миль, юноша заключил: вот уж воистину, что добром покажется, а что злом, от угла зрения зависит. Территория противника оказалась мирным, счастливым, процветающим краем, а вовсе не адом земным, как учили в Гудермуте.