Мечи и черная магия
Шрифт:
– Фафхрд, я могу называть тебя на «ты»? А ты зови меня Велликс. Можно я сделаю тебе предложение? Дам совет, который дал бы своему сыну?
– Разумеется, – отозвался Фафхрд, чувствуя не только неловкость, но и тревогу.
– Здесь, в Мерзлом Стане, тебе все неймется, ты чувствуешь неудовлетворенность. Как, впрочем, и любой другой человек твоего возраста, где бы он ни жил. Тебя зовут просторы огромного пира. Тебе не силится на месте. Но вот что я тебе скажу: чтобы выстоять в мире цивилизации и найти в нем радость, нужны не только смекалка, осторожность и мудрость. Тут потребуется коварство, остаться с чистыми руками тебе не удастся, потому что сама цивилизация –
Да, я знаю, люди здесь ограниченны, живут в тисках своих обычаев. Но по сравнению с теми, кто искорежен цивилизацией, они прямы, как сосны. С твоими способностями ты легко выбьешься здесь в вожди, причем в крупные вожди, объединишь десяток кланов и сделаешь северян мощью, с которой придется считаться другим народам. А вот тогда, если захочешь, ты сможешь помериться силами и с цивилизацией. Но уже на своих условиях.
Мысли и чувства Фафхрда напоминали в этот миг зыбь на море, хотя внешне он был невероятно спокоен. Он даже ощущал известное ликование: Велликс расценивает его шансы у Вланы достаточно высоко, раз пытается обойти его с помощью лести, не говоря уж о бренди.
Но сильнее всех этих подводных течений было довольно ясное впечатление, что Хват не во всем ходит вокруг да около, что он и вправду испытывает к Фафхрду отцовские чувства и хочет оградить его от несчастий, что в его словах о цивилизации есть правдивое зерно. Конечно, могло быть и другое: Велликс так уверен во Влане, что может позволить себе быть добрым к сопернику. И все же….
И все же Фафхрд снова почувствовал необъяснимую тревогу, которая затмила в нем все остальные ощущения.
Допив бренди, он проговорил:
– Ваш, то есть, твой совет, Велликс, стоит обдумать. Я поразмыслю над ним.
Отрицательно покачав головой и улыбнувшись в ответ на предложение выпить еще, он встал и оправил свою одежду.
– Я надеялся, что дал побеседуем подольше, – оставаясь сидеть, сказал Велликс.
– У меня есть кое-какие дела, – ответил Фафхрд. – Сердечно благодарю.
Велликс с задумчивой улыбкой посмотрел ему вслед.
На утоптанном снегу между шатрами торговцев колыхалась и гомонила толпа. Пока Фафхрд спал, там собрались практически все мужчины Ледового племени и добрая половина мужчин Морозного Братства, и теперь многие из них стояли вокруг двух солнечных костров – их прозвали так за величину и жарко полыхающие языки пламени, – жевали дымящееся мясо, смеялись и задирали друг друга. То тут, то там возникали оазисы, где бойко шла торговля; одни из них были окружены шумными кучками гуляк, в других дела проворачивались тихо – в зависимости от положения людей, занятых в операциях купли-продажи. Старые приятели, завидев друг друга, с криками протискивались сквозь толпу, непременно желая обняться. Вино лилось рекой, еда шла нарасхват, предложения делались и принимались, а еще чаще просто высмеивались. Кое-где вопили и ревели скальды.
Суета раздражала Фафхрда: ему была необходима тишина, чтобы отделить в своих мыслях Велликса от Нальгрона, победить смутные сомнения относительно
Внезапно он вздрогнул и насторожился: сквозь толпу к нему не спеша пробирались Хор и Харракс, и в глазах у них читалась решимость. Позволив толпе развернуть себя, Фафхрд заметил неподалеку Хрея – еще одного из приспешников Хрингорла.
Цель этой троицы была вполне понятна: под видом дружеской потасовки измолотить его до полусмерти, если не что-нибудь похуже.
Из-за мрачных мыслей, связанных с Велликсом, Фафхрд совсем позабыл о гораздо более явном враге и сопернике: любящем идти напролом, но вместе с тем и хитром, Хрингорле.
Троица медленно окружала его. Фафхрду потребовалось лишь несколько секунд, чтобы разглядеть, что Хор держит в руках небольшую дубинку, а кулаки Харракса неестественно велики, словно он сжимает в них по камню или свинчатке для пущей внушительности ударов.
Фафхрд ринулся назад, словно желая проскочить между первой парочкой головорезов и Хреем, потом вдруг резко изменил направление и с душераздирающим ревом бросился в сторону костра. Все головы повернулись на крик, кое-кто из оказавшихся на его пути успел отскочить в сторону. Но люди Ледового племени и Морозного Братства успели сообразить, что происходит: за высоким парнем гонятся три каких-то здоровяка. Назревало развлечение. Мужчины сгруппировались по обеим сторонам костра, чтобы Фафхрд не смог его обогнуть. Он метнулся сперва влево, потом вправо. Мужчины, ухмыляясь, сгрудились еще теснее.
Задержав дыхание и прикрыв рукою глаза, Фафхрд прыгнул сквозь пламя. Поток горячего воздуха высоко задрал шубу у него на спине. Он почувствовал, как огонь лизнул ему руку и шею.
Когда Фафхрд приземлился, шуба его уже тлела, по длинным волосам бежало голубоватое пламя. Народу перед ним было еще больше, если не считать выметенного и покрытого коврами места под навесом между двумя шатрами, где вокруг низкого стола сидели вожди и жрецы, внимательно наблюдавшие, как купец взвешивает на весах золотой песок.
Позади раздался глухой стук, вопль, разноголосые крики:
– Беги, трус! А ну, дай им!
Где-то впереди Фафхрд разглядел красное, возбужденное лицо Мары.
И тут будущий верховный вождь Северной страны – а в этот миг он почему-то видел себя именно в этой роли – изо всех сил оттолкнулся и, все еще пламенея, ласточкой пролетел над стоящим под навесом столом, сбив по пути купца и двух вождей и опрокинув весы, так что золотой песок рассеялся на ветру, после чего с шипением погрузился в большой сугроб.
Прокатившись несколько раз по снегу, чтобы сбить остатки огня, он вскочил на ноги и молодым оленем кинулся в лес, сопровождаемый проклятиями и взрывами хохота.
Миновав с полсотни деревьев, Фафхрд резко остановился в снежной мгле и, задержав дыхание, прислушался. Мягко стучала кровь в жилах, но звуков погони слышно не было. С удрученным видом он провел пятерней по ставшим значительно короче и отдающим паленым кудрям, потом пригладил мех шубы – тоже вонючий и весь в проплешинах.
Затем он постоял немного, чтобы успокоить дыхание и вообще прийти в чувство, и во время этой паузы сделал нерадостное открытие. В первый раз в жизни лес, всегда служивший ему убежищем, шатром, комнатой с потолком из сосновых ветвей, показался ему враждебным, словно сами деревья и холодная снаружи, но горячая внутри мать-земля, в которую они вросли корнями, знали о его отступничестве, обмане, о его отречении от родных краев.