Мечи и черная магия
Шрифт:
– Ударов на десять сердца – только чтобы приготовить оружие!
Он выхватил из-за пояса мешок и, крепко держа его за горловину, изо всех сил ахнул о булыжник мостовой, так что разбились не только бутылки с маслом, но и горшок с угольями, и через несколько секунд в самом низу мешка показалось пламя.
Выхватив Скальпель и Серый Прутик, Мышелов с Фафхрдом понеслись дальше, при этом человечек в сером крутил мешком над головой, чтобы получше раздуть пламя. Когда друзья перебежали Грошовую и ворвались в Дом Вора, мешок уже успел превратиться в огненный шар, и Мышелов, высоко подпрыгнув, зашвырнул его в
Находившиеся там стражи заверещали от испуга и боли, оказавшись жертвами этого столь пламенного вторжения, и никак не сумели помешать двум нежданным посетителям.
Из дверей в коридор высыпали воры-ученики, которые услышали визг и топот, но тут же всыпались назад, завидя полыхающее пламя и двух незнакомцев с лицами демонов, размахивающих длинными блестящими мечами.
Но один тощий подмастерье – лет десяти от роду, не больше – замешкался. Не знающий жалости Серый Прутик пронзил его насквозь, и парнишка так и остался лежать с выпученными глазами и ртом, раскрывшимся в немом крике ужаса и мольбы.
Где-то вдалеке раздался гулкий вой, заунывный и таинственный, от которого волосы у друзей встали дыбом, и мгновенно все двери в коридоре захлопнулись, хотя Фафхрд и Мышелов страстно желали, чтобы из них выбежали стражники, коих они могли бы пощекотать своими мечами. Несмотря на новые длинные факелы на стенах, которыми были заменены догоревшие, в коридоре царил полумрак.
Друзья поняли, в чем тут дело, когда бросились вверх по лестнице. Возникая не то из пустоты, не то из воздуха, по ней ползли струи ночного смога.
С каждой секундой они становились длиннее, многочисленнее и плотнее и прилипали к телу, вызывая мерзкое ощущение. В коридоре наверху из них образовалось нечто вроде гигантской паутины – от стены до стены и от пола до потолка, – и Фафхрду и Мышелову приходилось буквально полосовать ее на куски, чтобы продвигаться вперед, что, впрочем, могло быть и плодом их больного воображения. Черная паутина немного приглушила раздавшийся снова жуткий, заунывный вой, который доносился из седьмой по счету двери и на сей раз завершился ликующим кудахтаньем, таким же безумным, как и охватившая друзей ярость.
И здесь двери стали захлопываться одна за другой. В один из мимолетных проблесков рассудка Мышелову пришло в голову, что воры боятся не его и Фафхрда – они их еще даже не видели, – а Христомило и его магии, хотя волшебник и защищал Дом Вора.
Даже комната с картой, откуда вероятнее всего можно было ожидать контратаки, была плотно закрыта громадной дубовой дверью, обитой железом.
Теперь, чтобы сделать хоть шаг, друзьям приходилось прорубаться сквозь черную липкую паутину, словно сотканную из веревок. Между комнатой с картой и лабораторией, посреди чернильного цвета паутины стал вырисовываться паук размером с матерого волка, который с каждой секундой становился все плотнее и плотнее.
Мышелов рассек висевшую перед ним паутину, отступил на два шага и в мощном прыжке бросился на паука. Скальпель вонзился точно посередине между восемью только что появившимися злобными черными глазками, и тело паука, испуская мерзкую вонь, скукожилось, словно проткнутый ножом рыбий пузырь.
Мышелов и Фафхрд осторожно заглянули в лабораторию алхимика. Там практически ничего не изменилось, если не считать того, что
На длинном столе бурлили уже две реторты, выпуская из себя жесткую, извивающуюся веревку гораздо быстрее, чем умеет ползать черная болотная кобра, которая, как известно, может догнать человека, причем веревка эта выползала не в резервуары, а прямо на воздух (если, конечно, субстанцию, заполнявшую Дом Вора, можно было назвать воздухом) и сплеталась в преграду между мечами друзей и Христомило. Чародей, как и в тот раз, стоял сгорбившись над своим желтым колдовским пергаментом, глядя, правда, не столько в текст заклинания, который он монотонно бубнил, сколько на Фафхрда и Мышелова.
На другом конце стола, где не было и следов паутины, подпрыгивал не только Сливикин, но еще и громадная крыса, похожая на него во всем, кроме головы.
Из нор у подножия стен, светились и мерцали пары красных глазок.
С гневным рыком Фафхрд принялся крушить черную сеть, но веревка выползала из реторт даже быстрее, чем он ее кромсал, а обрезанные концы не повисали безжизненно, а тянулись теперь к нему, словно боа-констрикторы или побеги какого-то ползучего растения.
Внезапно перекинув Серый Прутик в левую руку, он выхватил свой длинный кинжал и метнул его в чародея. Сверкнув в воздухе, кинжал рассек три пряди, слегка замедлил свой полет на четвертой и пятой, почти остановился на шестой и бессильно повис в обвившем его кольце седьмой.
Христомило захихикал, обнажив свои длиннющие верхние резцы, а Сливикин в восторге заверещал и стал подпрыгивать еще выше.
Мышелов метнул Кошачий Коготь не более успешно – даже менее, поскольку тем временем две струи дыма обвились вокруг его правой руки и шеи, грозя скорым удушьем. Черные крысы повыскакивали из своих многочисленных нор.
Тем временем другие пряди черного дыма стиснули лодыжки, колени и левую руку Фафхрда и чуть не опрокинули его на пол. Пытаясь удержать равновесие, тот выхватил из-за пояса кинжал Вланы и замахнулся клинком с серебряной рукояткой, покрытым пятнами засохшей крысиной крови.
Улыбка Христомило тут же увяла. Издав странный скрипучий возглас, чародей отскочил от лежавшего на столе пергамента и поднял свои скрюченные ручонки, словно желая заслониться от рока.
Кинжал Вланы легко прошил черную паутину – казалось, она даже расступилась, пропуская его, – и, пройдя меж пальцами чародея, вонзился ему в правый глаз по самую рукоятку.
От страшной боли колдун тихо взвизгнул и схватился руками за лицо.
Черная паутина начала извиваться, как будто в смертной агонии.
Обе реторты с треском раскололись, лава из них хлынула на изрезанный стол и залила голубой огонь, а у ее кромки дерево стола начало чуть дымиться. Капли лавы застучали о темный мрамор пола.
С последним тихим всхлипом Христомило рухнул ничком, продолжая прижимать к лицу ладони, из-под которых торчал его длинный нос, а чуть выше – серебряная рукоятка кинжала.
Паутина поредела, словно в чернила плеснули воды.
Мышелов бросился вперед и одним ударом Скальпеля покончил со Сливикином и огромной крысой – те так и не успели сообразить, что с ними произошло. Тихо пискнув, обе твари околели, а другие крысы черными молниями метнулись в свои норы.