Мечи легиона
Шрифт:
Марк изо всех сил скрывал изумление. Однако удивление обоих римлян не скрылось от Вулгхаша.
— Почему колдовство так удивляет вас? Ведь вы часто встречали его и раньше, среди видессиан! — Внезапно взор кагана стал как будто еще острее. Его проницательные глаза уставились на римлянина, словно пытаясь высветить его душу. — Но, с другой стороны, ты говоришь со странным акцентом. И я не понимаю ни слова из того языка, на котором ты переговариваешься со своим товарищем. А я знаю довольно много языков. — Увидев, как насторожился римлянин, каган добавил: — Тебе не следует беспокоиться.
Казалось, Вулгхаш сердится одновременно и на Скавра, и на себя. Больше, чем что-либо иное, это убедило трибуна в искренности его слов.
Каган добавил:
— Позволь мне быть с тобой откровенным, раз уж ты и в самом деле -мой друг. Твое неведение по части магии поистине удивительно! Достаточно лишь взглянуть на меч висящий у тебя на поясе.
От неожиданности Марк позабыл обо всем на свете и подскочил на месте.
Вулгхаш сухо засмеялся:
— Не думаешь же ты, что я совсем слеп и не замечу луну в небе? Расскажи о себе, если можешь. Расскажи как один друг — второму.
Марк заколебался. Что может быть известно Вулгхашу о римлянах от Авшара или от тех шпионов, которых каган засылал в Видесс?
Краткая история, наспех состряпанная трибуном, изрядно искажала истинное положение дел. Ни словом не обмолвившись о легионерах, Марк сообщил только, что они с Гаем Филиппом прибыли из далекой страны, расположенной за восточным морем, вынужденные спасаться бегством после ссоры со своим вождем. Они служили наемниками в Видессе, но затем вновь бежали после того, как Скавр впал в немилость у Туризина. Марк не стал назвать истинную причину этой немилости. Караван Тамаспа, завершил он, на сей раз не отступая от правды, доставил беглецов в Машиз.
— А-а, Тамасп, этот жулик, — беззлобно усмехнулся Вулгхаш. — Хотел бы я знать, на какую сумму недоплаченных налогов и таможенных сборов он обманывает меня каждый год? — Каган внимательно посмотрел на трибуна.
– Значит, Гавр поставил тебя вне закона? Благодари судьбу, что остался жив! Туризин — чрезвычайно вспыльчивый человек.
— О да, это уж точно! — произнес Скавр с таким искренним чувством, что каган снова сухо усмехнулся.
— Похоже, вам обоим постоянно не везет с сильными мира сего, -заметил Вулгхаш. — Как ты думаешь, почему?
В этом вопросе трибун ощутил опасность. Пока он подбирал ответ. Гай Филипп пришел к нему на помощь.
— Из-за дурной привычки говорить правду в глаза, вот почему. Если один высокородный сукин сын жаден, как голодная свинья, а другой труслив, как отродье распоследней шлюхи, то мы так и говорим. Из-за этого мы и попадаем в крупные переделки, зато никого не лижем в задницу.
— Трусливый шлюхин сын? Неплохо! — проговорил Вулгхаш. Каган принял это замечание насчет Туризина.
Похоже, он вполне поверил словам старшего центуриона — резкий голос ветерана, его суровое лицо были, казалось, просто созданы для злости.
Каган задумчиво переводил взгляд с одного римлянина на другого.
— Я ничего не знаю о странах, лежащих за восточным морем. Если не считать княжества Намдален
— Мы в восторге от этой великой чести, — снова солгал Вулгхашу Марк.
К огорчению римлян, каган сдержал обещание и постоянно проводил с ними время, задавая бесчисленные вопросы. Вместе с тем это не было в прямом смысле слова сбором информации о противнике, поскольку Вулгхаш интересовался родиной римлян не меньше, чем Видессом и имперской армией.
Скавр солгал только в одном: в том, что их родина находится за восточным морем. На остальные вопросы кагана трибун старался отвечать честно. Иногда они с Гаем Филиппом резко расходились в оценках. Марк был горожанином и родился в знатной и состоятельной семье, в то время как центурион был воспитан крестьянским трудом и легионом.
Вулгхаш умел быть хорошим, внимательным слушателем. Скавр снова и снова убеждался в том, что имеет дело с очень умным собеседником.
Секретарь по имени Пушрам — худощавый, смуглый человечек с большими ушами — записывал на пергамент рассказы чужеземцев. Он не задавал никаких вопросов и откровенно скучал, когда речь не касалась придворных сплетен. Скучающее выражение странно дисгармонировало с его невероятно подвижным лицом.
Как-то раз слуга подал собеседникам серебряное блюдо, на котором были разложены ломтики артишоков, запеченных в майонезе, сыре и луке. Вулгхаш взял с блюда один ломтик.
— Великолепно! — воскликнул он. — Намного лучше, чем обычно.
— Очень недурно, — вежливо согласился Марк, хотя, по правде говоря, нашел артишоки довольно пресными, а соус — чересчур острым.
Гай Филипп не отличался слишком разборчивым вкусом и потому свой кусок оставил недоеденным.
Однако Пушрам скроил восторженную гримасу.
— Великолепные артишоки! — вскричал он. — Приятнейшие на вид, нежнейшие на вкус, на языке так и тают! О, исполненные восхитительного вкуса и утонченнейшего аромата! Их можно готовить десятками способов, и каждый из последующих будет превосходить все предыдущие. Воистину, се — царь… Нет, позволь сказать больше: то каган среди овощей!
Скавру уже приходилось слышать изящную лесть при дворе видессианского Императора. Но все придворные речи имперцев даже близко не стояли рядом с этой липкой патокой.
— Кому охота быть царем, если надо мириться с таким дерьмом?
– буркнул Гай Филипп по-латыни.
Вулгхаш вновь принялся расспрашивать римлян о жизни Империи. Пушрам и не подумал остановить медовое словоизвержение, что отнюдь не помешало ему записывать рассказы Марка. Пытаясь заставить секретаря замолчать, каган взял еще один ломтик артишока и, покривив губы, произнес: