Мечник. Око Перуна
Шрифт:
– Помогай ей, водяной дед, – прошептал Доброшка и отошел от берега. Как ни старался он сделать это впотай, однако Илья заметил. Посмотрел в глаза, тяжело вздохнул, едва заметно кивнул и пошел седлать коня.
Йа
«Немножко страшно. Однако сама вызвалась. Отступать теперь нельзя. Приеду, все ему скажу – и будь что будет. Лучше не думать».
Грести Белке почти не приходилось. Течение реки Светлой само несло ее к цели. Легко касаясь воды рулевым веслом, Белка правила: старалась держаться посередине русла. Река петляла. Вот за поворотом скрылись друзья.
Облетевшие листья устилали землю плотным светло-желтым ковром, липы покачивали
Белка повязала на голову платок, поплотней затянула пояс на свите, уселась на корму и пристроила весло в кормовую уключину.
Берега проплывали мимо нее как облака. Вот светлая липовая роща сменилась темным ельником. Потом открылся пологий берег с заливным лугом, и снова ельник. Плавное движение ладьи действовало усыпляюще. Белка стала клевать носом. Чтобы совсем не уснуть, она принялась с утроенным вниманием рассматривать берега. Однако сонному взору все представлялось немного не так, как оно было на самом деле. Поросший ельником холм казался сказочным городом, торчащая из воды коряга – речным чудищем, темный прибрежный куст – согбенной под вязанкой хвороста бабушкой.
Белка в полудреме удивлялась волшебным преображениям. Куст, похожий на бабушку, выглядел особенно удивительно. Ладейка двигалась, от этого казалось, что древняя бабушка тихонько бредет через лес.
Вдруг куст-бабушка споткнулся и упал на землю, уронив свою поклажу. Сон моментально слетел с Белки: бабушка была настоящей. Резкий взмах рулевого весла – и острый нос челна уткнулся в берег. В считаные секунды Белка оказалась на суше, наскоро привязала суденышко к торчащему из прибрежного песочка еловому корню и устремилась к тому, что сначала показалось ей кустом.
– Бабушка, ты упала?
Ворох ветхого тряпья зашевелился. На Белку пахнуло кислым старушечьим запахом.
– Ишь, внучка нашлась. Нашлась, да, видать, слепая. Не видишь разве сама, что упала? И не вздумай украсть мой хворост! Не смотри, что я старенькая. Клюкой отхожу – живого места не останется, все косточки пересчитаю! Глазки повыну, зубки повыбью – будешь горе кровавыми слезами выплакивать, да не выплакаешь!
Белка малость оторопела от такого потока брани. Однако бросать болезную в лесу без помощи было нельзя. Старики бывают бранливы, это не диво. И в Колохолме все знали бабку Бабариху, которая как заводилась, так могла целый день без остановки ругаться. А в молодости, говорят, была первой красавицей и отбою от женихов не знала. Но женихов она одного за другим выгоняла, а со временем и свататься перестали. Так и сидела бабка Бабариха на завалинке своей покосившейся избушки и ругала всех, кто мимо проходил. Несколько раз приходили молодые колохолмские парни, хотели ей избу поправить, но и их она прогнала. Так и жила с дырявой крышей. Говорят, демон в нее вселился. Зато, когда померла, соседи заметили сразу: тихо стало.
Видимо, встреченная в лесу старушка была одержима таким же демоном. Или еще худшим. Бабариха-то ругалась без особой злобы. Ворчала просто: то олухом назовет, то бестолочью. А эта вон как страшно грозится: и глаза вынуть, и зубы выбить. Но делать нечего. Белка вздохнула, не без труда сняла со спины старушки вязанку хвороста: «И как только тащила такую тяжесть?» Потом ухватилась покрепче за тряпье и поставила беспрестанно ворчащую старушку на ноги. Старушка оказалась на диво легкой. Едва ли не легче вязанки хвороста. И ростом Белке только до плеча.
Оказавшись на ногах, она принялась отряхивать со своего нищенского рубища сухие листья и древесную труху, а потом оборотила на Белку морщинистое лицо. На этом лице, казалось, все усохло, кроме длинного крючковатого носа и дымчато-серых слезящихся глаз.
– Что, бесстыдница, стоишь,
Белка стояла недвижимо. От крика в воздух поднялась стая галок, беспокойно крича, черные птицы заметались над лесом.
– Иди прочь, я сказала, а не то… – Сухонькая рука сжала суковатую клюку. Белка едва успела отойти. Замах оказался слишком резким: клюка описала в воздухе широкую дугу и увлекла за собой несчастную старуху. Та вновь плюхнулась на землю, но тут же ожесточенно принялась вставать, одновременно стараясь взвалить на согбенную спину вязанку хвороста.
– Бесстыжие, бесстыжие, бесстыжие! – Воздух со свистом вылетал из чахлой груди, платок сбился, и из-под него вылезли позеленевшие от времени седые лохмы. «Настоящая ведьма…» – от этой мысли холодок пробежал у Белки по спине. Вязанка все никак не хотела поддаваться. Старуха уже почти взвалила тяжелую вязанку на спину, но ветхие ремешки не выдержали, лопнули, и весь хворост рухнул ведьме под ноги. От отчаянья она взвыла, упала ничком на рассыпавшиеся ветви и горько зарыдала. «Если и ведьма, то какая-то несчастная».
Белка подошла к ней и легонько коснулась плеча:
– Бабушка, не плачь. Я помогу тебе дрова до дому донести. Смотри, у меня и ремешок имеется.
Ответа не было, но рыдания стали тише. Потихонечку Белка стала собирать рассыпанный хворост. Когда все было собрано, она бережно подняла старуху, прислонила к дереву, подобрала остатки, скрутила плотную вязанку, закинула за спину и взяла притихшую «ведьму» под руку.
– Ну, теперь пошли, бабушка.
Старушечьи глаза были по-прежнему затянуты пеленой слез, но она уже не рыдала в голос. Слезы тихо наворачивались и медленно стекали по щекам, теряясь в глубоких морщинах. Однако, опираясь на Белкину руку, старуха сделала первый робкий шаг, потом еще, и пошла. Пройдя несколько саженей, Белка решилась задать важный вопрос, без ответа на который все ее старания могли оказаться бесполезными.
– Бабушка, а где ты живешь, куда идти? – Про себя Белка боялась, что ее неожиданная спутница не сможет ей ответить. И такое тоже случается: уйдет старый человек из дому, да и забудет дорогу обратно. Так и бродит, пока добрые соседи не вернут скитальца домой. Но в лесу соседей нет – спросить не у кого. Медведь – сосед, но он до дома не проводит.
Однако опасения ее оказались напрасными. Старуха, глотая слезы, все-таки нашла силы ответить:
– Тут близко, – и указала крючковатым пальцем на едва заметную тропинку, ведшую вдаль от реки к поросшему осинами холму.
Дом, к которому привела тропинка, стоял в гуще деревьев, которые, однако, были не осинами и не липами, которыми был наполнен окружающий лес, а одичалыми яблонями и вишнями. Видимо, раньше около дома был разбит большой сад, который со временем одичал и, разросшись, превратился в настоящую чащу. Сам дом оказался совсем не таким, каким его ожидала увидеть Белка. Глядя на нищенское тряпье, в которое была наряжена несчастная лесная жительница, она ожидала увидеть хлипкую хибарку или полностью ушедшую в лесной дерн землянку. На самом же деле тропинка упиралась в высокое крыльцо большой избы на подклете с тесовой крышей и резным коньком. Изба была сложена из дубовых бревен в обхват, что уже само по себе было удивительно, ведь дубов поблизости не наблюдалось. Видно было, что дом старый. Бревна кое-где были покрыты мхом, а в иных местах поросли даже и молодыми деревцами, пустившими цепкие корешки в расщелины между бревнами. Однако, несмотря на это, дом стоял прямо. Хозяйская рука давно не касалась его: и дом и двор выглядели запущенно. Но изначальная прочность бревен и добротность конструкции хранили этот маленький лесной замок от разрушительного влияния времени.