Мечом раздвину рубежи
Шрифт:
— Ты уверен, воевода, что на помощь русам не приплывут другие их ладьи, также спасшиеся от имперского флота? И что русы, превысившие ромеев в силах, не разобьют спа-фария или не заставят его очистить побережье без боя? Что тогда?… Молчишь? Повторяю: я не хочу рисковать, а потому задумал поступить по-иному. И русам, и ромеям я обещал помощь через три дня. Пусть наступит указанный мной срок, и сам ход событий безошибочно подскажет, чью сторону мне принять. А я этого буду ждать и только ждать.
Борис обиженно поджал губы.
— Кмет, ты уже все обдумал и принял решение без меня. Раз так, наш разговор бесполезен, ведь мои советы тебе не нужны.
— Советы — да, но мне необходим ты сам. С тех пор как твоя дочь вышла замуж за знатного ромея,
— Согласен, — не раздумывая, твердо ответил воевода. Младан отошел от окна, остановился против собеседника.
— В своей игре с русами я дал Любену козырь — триста воинов. Не хочу остаться в долгу и перед тобой, поскольку доверие ромеев для меня важно не меньше, чем их врагов. Поэтому, Борис, ты сейчас же отправишь к спафарию Василию гонца с грамотой. В ней известишь его о прибытии ко мне тысяцкого Микулы, о том, что я был вынужден уступить ему триста дружинников, которые вместе с русами сегодня вечером покинут мой замок. Напишешь, что твои верные люди скрытно последуют за этим отрядом и будут сообщать о нем одновременно тебе и спафарию. — Кмет опустил глаза. — Как видишь, я не оставил без моих щедрот никого: киевлянам подарил три сотни воинов, ромеям дал право распорядиться жизнью и смертью четырехсот русов и болгар, а также предоставил возможность обнаружить и уничтожить основной отряд тысяцкого Микулы, находящийся вне замка. И как мало я хочу за все это — всего трое суток спокойной жизни.
Борис почтительно склонил голову.
— От имени спафария обещаю тебе их, кмет. Теперь дозволь покинуть тебя: мне надобно срочно написать грамоту ромеям, отправить с ней гонца и заняться лазутчиками, которые отправятся по следу отряда тысяцкого Микулы и сотника Мирко.
Прочитав полученную от воеводы Бориса грамоту, спафа-рий Василий надолго задумался.
В Болгарии он находился не первый раз: приходил на эту землю с яростью в груди и оружием в руках как враг, бывал при дворце болгарских царей в качестве почетного гостя, щедро расточавшего лесть и дорогие подарки. Поэтому он неплохо знал и блестящих придворных вельмож, и лучших болгарских военачальников. Среди последних ему был известен кмет Младан, с которым судьба заставляла Василия встречаться и на поле брани с обнаженным мечом в руках, и за праздничным столом с поднятым заздравным кубком. Однако он всегда знал болгарского кмета как непримиримого противника Византии и последовательного сторонника Руси, с которой у того были связаны все надежды на лучшее будущее своего народа. Не происходило ни одной битвы с Византией, в которой не участвовал бы Младан с дружиной, в боях с империей сложили головы его отец и два брата, меч легионера Нового Рима три года назад лишил кмета руки, превратив его в калеку. Сообщение воеводы Бориса, что Младан не только не поддержал русов и не выступил с ними против империи, но даже сознательно подставил под удар и возможную гибель значительный их отряд, заставило Василия серьезно призадуматься над полученным посланием.
В надежности и достоверности сообщения Бориса спафарий не сомневался нисколько: он имел на это веские причины. Дело в том, что византиец, муж дочери Бориса, являлся племянником Василия. За те несколько лет, как он приобрел новых родственников из Болгарии, далеко не глупый спафа-рий приложил немало сил, чтобы как можно лучше постичь истинную сущность болгарского воеводы. Вначале он отметил бросавшиеся в глаза жадность и тщеславие
На этих слабостях воеводы стал осторожно и умело играть спафарий, стремясь в будущем сделать из Бориса послушную в своих руках куклу. При каждом удобном случае он возносил до небес ум, храбрость и всякого рода действительные и мнимые заслуги Бориса. Сокрушался, отчего они до сих пор по достоинству не оценены ни кметом, ни при царском дворе, возмущался, почему другие воеводы, сделавшие для Болгарии гораздо меньше Бориса, занимают в иерархической лестнице куда более высокое положение, чем он. А с появлением у воеводы внука Василий смог влиять и на его дедовские чувства: постоянно восхищался малышом, засыпал его дорогими подарками, сулил тому при византийском дворе блестящую карьеру, обещая в этом собственную помощь. Неудивительно, что уже через несколько лет Борис стал горячим поклонником империи и служил Василию не за страх, а за совесть.
Но если личность воеводы Бориса была ясна спафарию до конца, то мотивы последних поступков Младана являлись для него полнейшей загадкой. Почему кмет не примкнул к русам и не выступил с ними против империи? Что заставило его вступить в сговор с известным своей приверженностью к Новому Риму воеводой Борисом и стремиться всеми силами сохранить нейтралитет в предстоящих с русами и византийцами боях? Чем руководствовался Младан, посылая к спафарию через воеводу Бориса грамоту и обрекая этим на верную смерть явившихся к нему русов и воинов собственной дружины? Было над чем поразмыслить Василию…
Возможно, все гораздо проще, чем он предполагает? С тех пор как Болгария приняла христианство, а ее цари, женясь на гречанках, стали родниться с императорами Нового Рима, среди болгарской знати произошли весьма заметные изменения. Часть ее также поспешила связать себя родственными связями со знатнейшими и богатейшими византийскими фамилиями, стала перенимать греческий быт и привычки, ее былые настороженность и подозрительность к хищному и опасному соседу сменились лояльностью и терпимостью. Почему подобной метаморфозе не произойти на старости лет и с кметом Младаном? А может, покой в его душу внесла молодая красавица жена и единственная дочь-наследница? Не исключено, что так поздно пришедшее к Младану семейное счастье как раз и заставило его сейчас отрешиться от бранных дел и искать спокойствия. Кто знает.
Если дело обстоит именно так, тяга старого кмета к тихой, размеренной жизни только на руку Василию. Ему даже не нужна помощь дружины кмета; главное, чтобы спафарий был спокоен за собственный тыл и не опасался удара болгар в спину. Нейтралитет кмета позволит ему снять с горных перевалов три когорты пехоты, которыми осторожный Василий предусмотрительно прикрыл занятый византийцами участок побережья со стороны владений Младана. Лишь бы знать, что за пассивностью кмета не кроется никакая ловушка, только бы поверить, что болгары не примут участия в предстоящих сражениях и спафарию будет позволено схватиться с русами один на один. Но разве дано смертному проникнуть в чужую голову, разве суждено ему читать находящиеся в ней мысли? Поэтому следует запастись терпением и ждать прибытия первого из тех лазутчиков, что послал за русско-болгарским отрядом тысяцкого Микулы воевода Борис…
Ожидаемый гонец прискакал под утро. Предупрежденная спафарием стража сразу доставила его к полководцу в шатер.
— Ну? — коротко спросил Василий, набрасывая на плечи плащ и усаживаясь в кресло.
Гонец вначале шагнул к серебряному кувшину с водой, жадно и шумно напился. Снял шлем, вылил остатки воды на слипшиеся от пота волосы.
— Говори, я жду! — нетерпеливо прикрикнул спафарий. Болгарин спокойно, не торопясь стряхнул капельки воды с усов и коротко стриженной бороды, лишь после этого взглянул на Василия: