Мечта длиною в лето
Шрифт:
Спектакль удался на славу, потому что из комнаты тут же послышался мамин сонный голос:
– Сколько я говорила не пить квас из холодильника!
«Сработало! Ура!»
Подпрыгнув от радости, Федька сгорбился и, волоча ноги по полу, потащился к своей кровати, не забывая еле слышно постанывать и покашливать так, чтоб у мамы не осталось сомнений в том, что сын тяжело заболел.
Пересмотрев при свете ночника список Подболотий сверху донизу, Федя остановился на ближайшей области, честно признавшись себе, что на Рязанскую или Хабаровскую область он маму уговорить
Узкая Федькина кровать с продавленным в середине матрасом легонько скрипнула под коленкой, вызвав ответный шорох из-за перегородки.
Юлька ворочалась шумно, скороговоркой бормоча во сне что-то неразборчивое и грозное.
Дождавшись, когда сестра затихнет, Фёдор свернулся под одеялом, как кот, и заснул. Проспал он почти до обеда, потому что наступила суббота и школа была закрыта на три замка.
Проснулся Фёдор как от зубной боли, точнее, не от самой боли, а от завывания бормашины, проникающей в самую душу. Бормашиной оказалась сестра.
Лети со мной выше неба, выше неба,Лети со мной, мы вместе любим делать это, —на одной ноте выпевала Юлька, мерно раскачиваясь из стороны в сторону с наушниками в ушах. Проводки плеера, подаренного родителями на день рождения, вели в нагрудный карманчик модного спортивного костюма, туго обтягивающего девичью фигурку, и Федька позавидовал, что Юлька удалась такая ловкая и стройная, не то что он, увалень, которого одноклассники безжалостно дразнили Хомяком.
Кличка Хомяк прилипла к нему на первом уроке в школе, когда только что севший за парту Федюнька, тряхнув ровно подстриженной чёлочкой, громко зашуршал фольгой от шоколадки.
– Это что за хомяк? – грозно спросила молодая и красивая учительница Светлана Афанасьевна, глядя прямо на розовые щёки первоклассника Румянцева, оттопыривающиеся от забитой в рот половинки шоколадной плитки.
От испуга и неожиданности Федюнькины глаза налились слезами, и он неразборчиво залопотал, размазывая вокруг рта шоколадные усы:
– Я не хомяк, я Федя из детского сада «Ёлочка».
– Здесь у нас не детский сад, – отрезала учительница и снова принялась рассказывать ребятам, как славно и интересно им будет учиться в этой школе и как много они узнают, если станут прилежно делать уроки и слушаться учителей.
Шоколадка растаяла на языке без следа, учительница вскоре перешла работать инструктором по дзюдо, а кличка Хомяк так и осталась, вот уже шесть лет отравляя Феде каждый школьный день.
Сначала Федюнька плакал и пытался дать сдачи обидчикам. Ко второму классу он перестал обращать внимание на дурацкое обращение. И лишь иногда, когда слова говорились с особой издёвкой, наливался краской и был готов мысленно изничтожить врага, давая себе обещание, что с завтрашнего дня начнёт серьёзно заниматься боксом.
– Эй, Хомяк, дай
– Ну, Хомяк, тебя только за смертью посылать, – презрительно говорил учитель физкультуры после кросса, выводя в журнале хлипкую тройку.
– В кино с Хомяком? Ну уж нет, ни за что! – сложив губы бантиком, тянула первая красавица класса Ира Бартыненко, «одаривая» коренастого Румянцева ледяным взглядом из-под пушистых чёрных ресниц.
Дорого бы дал Федя, чтобы пять проклятых букв Х, О, М, Я и К навсегда исчезли из алфавита. Ещё он бы не возразил, если б в один прекрасный день проснулся высоким, атлетично сложенным человеком с мужественным профилем, как у артиста Пореченкова. Вот если найти рукопись, а по ней – клад, то мир вокруг тотчас изменится, как по мановению волшебной палочки.
При мысли о кладе Федька вспомнил, что должен кашлять, и, захлебнувшись воздухом, скорбно вытолкнул лающие звуки, обозначавшие, что состояние его здоровья сильно ухудшилось.
– Мам, Федька опять меня передразнивает, – вытащив из ушей наушники, закричала Юлька, – он всегда мешает мне музыку слушать.
Музыку! То, что Юлька называла музыкой, в словаре её брата не имело названия. От Юлькиной «музыки» ему хотелось зажать уши. Он предпочитал слушать глухую тишину, а не бессвязные ноты, перегоняющие друг друга в диком водовороте звуков и ритмов. Музыка должна быть напевной и плавной, как река.
Набрав в грудь воздуха, Федя тихонько выдохнул мелодию старинного марша, но под бдительным оком мамы вновь стал кашлять и кашлял теперь уже сильнее и дольше. Кашлялось с трудом, тем более что одним глазом Федька не забывал посматривать, хорошо ли мама его слышит, и когда наконец она озабоченно спросила: «Ты не заболел?», он, сдерживая ликование, ответил слабым голосом:
– Нет, просто грудь что-то давит и в горле першит, – а для верности диагноза добавил: – наверное, выхлопных газов надышался. У нас во дворе школы от машин тесно.
– Ну-ну, – покачала головой мать и больше ничего не сказала, но Фёдор знал: эксперимент по обработке родителей идёт по заданной траектории и верное начало положено. Ещё пару дней кашля – и можно будет забрасывать удочку насчёт летнего отдыха!
В это субботнее утро папа, как обычно, лежал на диване и читал книжку. Потрёпанный томик в жёлтой обложке чуть подрагивал в его пальцах, когда папа переворачивал страницу за страницей. Читал он быстро, чтение совмещал с завтраком: поднос с недоеденным бутербродом и пустой чашкой стоял у него посреди живота.
– Понимаешь, я историк и не должен терять квалификацию, – отвечал он маме на её замечания, что у всех её подруг мужья как мужья, деньги зарабатывают, а её муж, как тюлень, всё свободное время лежит.
То, что папа когда-то учился в институте на историческом факультете, было чистой правдой. Но с тех пор прошло почти двадцать лет. Ровно столько, сколько исполнилось Юльке.
Она родилась в тот год, когда на глазах телезрителей рушилась власть коммунистов, а по столице громыхали танки с солдатами на броне.