Мечта империи
Шрифт:
Едва замер вкрадчивый шорох шин, как дверь отворилась, и на пороге возник сам хозяин, невысокий толстяк с круглым лицом. Он был на вид так же сдобен, как дрожжевой пирог с птицей, который выпекал по праздникам в своей кондитерской, и за которым хозяйки Рима присылали с ночи своих служанок.
– Приветствую тебя, сиятельный муж Элий! – воскликнул Гесид. Голос у него был низкий, с хрипотцой. – Издали заметил твою тогу. Я же сказал – обед домашний, и тога у меня в гостях совершенно ни к чему.
– Без нее я чувствую себя раздетым. Или на арене, – признался Элий. – Но об этом достаточно. Сегодняшний вечер слишком важен, чтобы портить его стариковским
– Это кто здесь старик? – наигранно возмутился Гесид. – Я всего лишь на десяток годков тебя старше, а ты еще воображаешь себя юнцом.
Элий приподнял край тоги и поставил ногу в специальную нишу в стене, чтобы смыть под краном пыль. Мальчик, такой же полный и кругленький, как и хозяин дома, вытер гостю ноги бумажным полотенцем.
– Ты что, носишь брюки под тогой? – удивился Гесид. – Смотри, узнает об этом Серпион, живо накатает на тебя эпиграмму.
– Разве меня когда-нибудь волновали эпиграммы Серпиона? – пожал плечами Элий. – Меня больше волнует, подадут ли сегодня к столу твой знаменитый пирог.
– Т-с с… – Гесид прижал палец к губам. – Не говори об этом так громко, иначе тут же явится сотня-другая незваных гостей.
– Шепни на ухо.
– Будет, конечно.
– Я ухожу, – сказал Вер. – Мне не хочется веселиться.
– Кто сказал, что пир будет весел? – Элий наигранно изобразил удивление. – Это будет самый грустный пир на свете, поверь мне. Но при этом нам предстоит решить очень важную задачу, – и, взяв Вера за локоть, он ввел друга в триклиний.
Вместе с хозяином было девять пирующих, по три человека на каждом из лож. А вот блюда… Самому царю чревоугодников Апицию не могли пригрезиться яства, что подавались за столом Гесида.
Надо отдать хозяину должное, он был мастер устраивать пиры. Пища изысканная, гости остроумные. Был приглашен подающий надежды поэт Кумий – юноша лет двадцати трех с мягким бледным лицом и золотистыми, слабо вьющимися волосами. Рядом с Кумием возлежала молодая женщина, очень красивая и к тому же неглупая, на точеные ножки и прочие прелести которой постоянно бросал взоры сочинитель. Красавица поощрительно и кокетливо улыбалась. Но при этом старалась делить свои улыбки, взгляды и остроты между гостями поровну, и всем тонко льстила. Обедающие как бы невзначай, но при этом очень тактично старались развлечь Вера, считая, что душа гладиатора должна разрываться от боли. И Вер старательно хмурил брови, изображая мрачное состояние духа. Лишь один гость не обращал на гладиатора внимания – красавчик неопределенных лет, хорошо сложенный, с гладкой и нежной кожей и черными густыми кудрями, в венке из роз. За весь обед он не проронил ни слова, зато все время подкладывал новые куски на свою тарелку и медленно жевал, прикрывая глаза и наслаждаясь вкусом удивительных яств. Ничто его больше не интересовало. Сам не ведая почему, Вер все чаще и чаше смотрел на этого человека. И чем больше смотрел, тем сильнее его раздражал блеск безукоризненно белых зубов незнакомца, мягкие апатичные движения, равнодушный взгляд из-под полуприкрытых век и его привычка после каждого проглоченного кусочка пищи прикладывать к губам салфетку.
– Кто это? – спросил Вер.
– Гений объединения кухонного персонала города Рима, – ответил шепотом Элий.
– Настоящий гений? А где его платиновое свечение?
– Чтобы вкушать человеческую пищу, ему пришлось принять полностью человеческий облик. Он сейчас и летать не может, ходит по земле, как обычный квирит.
– Гесид
– Именно так. Наши предки считали гениев смертными, будто бы они рождаются и умирают вместе со своими подопечными. Древние были правы и не правы. Если этому гению полторы тысячи лет, смертен он или нет, как считать? А гении людей пьют воду Леты вместе с людскими душами и вновь возвращаются на землю. Чем старше гений, тем легче ему принимать людское обличье и вкушать нашу пищу. В отличие от богов гении обожают земные яства. К тому же, когда подадут фрукты, он начнет говорить. Ради этого я и привел тебя сюда. Его речь будет цветиста, а фразы витиеваты, любой бы ритор не поставил бы ему зачета за подобный симпозиум [73] , но в данный момент нас волнует не форма, а содержание.
73
Симпозиум (греч.) – пир, на котором велись философские беседы.
– Надеешься разузнать у него о моем покровителе?
– И как ты догадался? Хвала богам, на арене тебе не отшибли последние мозги.
– Говорить остроумно и говорить умно – большая разница, мой друг сенатор.
Элий улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.
– Совершенная правда, – вмешался в разговор их сосед, почтенный оратор, чье лицо примелькалось и казалось по-дружески знакомым, но имя почему-то никак не желало выныривать из закоулков памяти. – Рим постепенно утрачивают свои бесценные сокровища культуры. Обратите внимание прежде всего на язык. Из нашего словаря уходят многие прекрасные слова. Язык беднеет. И уже никто не в силах его возродить. Что мы будем делать, когда язык умрет?!
– Общаться знаками, – предложила красавица и тронула губы кончиком языка.
– Однако кулинарное искусство остается на высоте, – заметил Элий.
– Дорогой Гесид, ты у нас истинный талант, – тем временем говорил молодой поэт Кумий, отправляя в рот кусок заливной рыбы. – Это как в литературном творении – нельзя вставить ни единого лишнего слова. Надеюсь, ты читал мою прекрасную поэму? На прошлой неделе я прислал тебе три экземпляра. Кожаный переплет. Золотыми буквами вытеснено. «Кумий. Поэма с изнасилованием».
Верно, литератор надеялся, что кондитер зачитает все три экземпляра до дыр. Гесид что-то промямлил про великолепный слог и возвышенный стиль. Было ясно, что ни одного экземпляра он так и не открыл.
– Нет там никакого возвышенного стиля! – воскликнул в гневе Кумий. – Это сложнейшая и моя самая лучшая поэма о том, как три легионера во время Третьей Северной войны поймали на дороге пятнадцатилетнюю девчонку и принялись насиловать ее по очереди. А шлюха эта оказалась убежавшей из моря Нереидой.
Вер вздрогнул и пролил вино на тунику. «Нереида» – опять заколотилось сердце. Вер с ненавистью глянул на Кумия. Как этот мальчишка посмел сочинить такое про Нереиду?
– Девчонка трижды беременела от каждого насильника по очереди и трижды у нее случался выкидыш. На каждой из дорог, ведущей в Рим, она закапывала по своему мертворожденному гению, и войска виков всякий раз поворачивали назад.
– Постой-постой, – вдруг подал голос гений кухни. – Что ты там насочинял? Нереида родила гениев?