Мечта империи
Шрифт:
Дежурная машина с пурпурной полосой и надписью «НЕСПЯЩИЕ» поджидала центуриона во дворе возле фонтана. Мраморная Нереида с зеленой шерсткой мха на спине выливала воду из треснувшей мраморной раковины. Опять Нереида… Да что такое!
– Здесь повсюду Нереиды… – услышал он будто издалека голос Элия.
– Ага… Даже наша когорта во Втором Парфянском легионе назывался «Нереида», – сказал Курций.
««Нереида» завтра выступает, сынок», – донесся, будто издалека, низкий женский голос.
Вер вновь глянул на значок ветерана. Если бы его мать осталась жива, она бы тоже носила точно такой же значок. Или все-таки это была его приемная мать?
Вилла
Курций оставил машину у кованых ворот, и они двинулись к вилле пешком вдоль бассейна около сотни футов длиной. По обеим сторонам бассейна стояли, тесня друг друга, мраморные нимфы и юные сатиры. Дорожки сплошь покрывала мозаика – спелые плоды и цветы были разбросаны в цветных квадратах, а на белом фоне попадалась то игривая рыжая кошка, то птичка, клюющая зерна. Мозаика была столь совершенна, что в рассеянном утреннем свете и птицы, и кошки казались живыми. Поначалу Вер опасался ступать на их изображения, особенно после того, как из-под ног его с пронзительным воплем выпрыгнула настоящая рыжая кошка – точная копия мозаичной. Ожившая кошка вспрыгнула на плечо обнаженного мраморного юноши и уставилась на незваных гостей бледно-зелеными светящимися глазами.
– Я слышал, что гении иногда обращаются в кошек, – сказал Вер.
– Могу тебя заверить, мой гений мало походил на домашнего котика, – отозвался Элий.
– Ну, кто там еще ходит и болтает, мешая работать! – воскликнул раздраженный мужской голос.
Возглас донесся из раскрытого окна. Когда гладиатор заглянул внутрь, то увидел за письменным столом человека. Пишущая машинка и рядом стопка белоснежной бумаги, массивный чернильный прибор с фигуркой Гермеса, мраморные бюсты Сенеки и Овидия – антураж не оставлял сомнений в том, что перед ним сочинитель. Человек за столом был маленького роста с непомерно большой головой и выпуклым лбом. Под густыми бровями прятались темные суетливые глазки. В прежние времена он мог бы стать шутом при дворе императора, теперь он нашел занятие более изысканное.
– Мы помешали? – поинтересовался Курций, подходя.
Человечек подпрыгнул от неожиданности и, кажется, испугался. Но тут же его толстые ярко-красные губы сложились в сладенькую улыбку:
– Кого я вижу! Центурион Курций собственной персоной. И в сопровождении гостей! Да еще каких! Гладиатор Вер! Как я рад, что ты заглянул в мое скромное жилище, боголюбимый!
– Разве мы знакомы? – спросил Вер.
– А как же! Любой римлянин знает тебя в лицо! Лучший исполнитель желаний! Твои портреты продаются в лавке книготорговца Вария всего за два сестерция, а скульптуры вышиной в ладонь – за четыре. Я держу одну твою статуэтку в ларарии, боголюбимый Вер, исполнитель желаний.
– А мою скульптуру ты не держишь в доме? – спросил Элий, подходя.
– Конечно, сиятельный! У меня есть твой мраморный бюст работы знаменитой Марции.
– Надо же, а я думал, что Марция изваяла меня в единственном числе, – шепнул Элий на ухо своему другу.
– Этим доблестным мужам досталось в ночной переделке, – сказал Курций, прерывая восторженные комплименты хозяина. – Им надо отдохнуть, пока я занимаюсь их делом. Пусть они погостят у тебя. А сейчас меня ждут. Надеюсь, гостям у тебя понравится.
И Курций направился к своей машине. Как показалось гладиатору, уходя, вигил бросил на него выразительный взгляд.
– Заходите, друзья, и будьте как дома! – воскликнул сочинитель. – Я работал и как раз писал третью главу новой книги. Да будет вам известно, что я всегда пишу по ночам, отрешившись от дневной суеты. Ночью я беседую с богами. Иногда
Элий, не терпевший лести, едва сдерживался, чтобы не сказать в ответ что-нибудь резкое.
А кошка тем временем уселась на ограде, лизнула лапку и мяукнула:
– Какие глупые люди!
И принялась таять в воздухе. Вскоре над оградой остался лишь ее платиновый абрис, да и тот вскоре исчез.
Макрин сам распахнул двери в дом, оттолкнув заспанных слуг, ухватил Элия под руку и ввел в атрий.
– Не желает ли сиятельный принять ванну с дороги? – не на мгновение не умолкал сочинитель. – А что сиятельный думает о моей последней книге? И как ему нравится сочинение этой бездарной Фабии? Ужасно, что ее библионы печатают, да еще таким тиражом! Эти библионы примитивны!
– А мне нравятся ее сочинения, – сказал Элий, чтобы хоть как-то досадить Макрину. – Они чувственны, но лишены пошлости. И в них есть некоторое изящество.
Макрин глянул на Элия как на заклятого врага, но в следующий миг вновь приклеил к губам льстивую улыбку и заговорил о другом:
– Скажу по секрету, у меня замечательная ванная комната! У самого императора нет такой роскошной ванной. Краны исключительно серебряные, лучшие трубы из пластмассы. Вы слышали, надеюсь, что стальные трубы признаны вредными вслед за свинцовыми? У меня есть версия, что деградация Рима на грани Первого тысячелетия произошла именно из-за свинцовых труб водопровода. Ибо свинец дурно влияет на организма человека и на умственные способности в особенности. Об этом писал еще Витрувий.
Из атрия они прошли в раздевалку домашних бань. На скамьях разбросана женская одежда, но Макрин сделал вид, что не заметил платьев и провел гостей во фригидарий [85] . В бассейне с прохладной водой купались две девушки. И еще одна, также нагая, вытирала волосы льняной простыней. Две красотки, что были в воде, подняв тучу брызг, выскочили наружу и, похватав простыни из махрового хлопка, кинулись вон. Третья же купальщица осталась невозмутимой. Она даже не потрудилась накинуть что-нибудь на свои роскошные плечи, а продолжала тщательно высушивать вьющиеся золотистые пряди.
85
Фригидарий – прохладное отделение бань, обычно с бассейном.
Данная сцена нисколько не смутила Макрина. Он самодовольно хмыкнул и сообщил.
– Арриетта, моя обожаемая дочурка. А это мои гости – сенатор Элий и знаменитый гладиатор Вер.
– О, какая честь, – с улыбкой отвечала Арриетта. – Сенатор и гладиатор. Или почти что два гладиатора.
– Это она так шутит, – хихикнул Макрин.
– В таком случае ее тело гораздо прекраснее ее шуток, – заметил Вер.
Арриетта наконец смутилась. Она взмахнула белым льняным полотнищем и целомудренно закуталась с головы до ног.