Мечта Мира
Шрифт:
Длинными ходами, уходившими глубоко в подземелье, шла царица и, наконец, остановилась у дверей небольшой сводчатой комнаты, где мерцал огонь. Там говорили мужские голоса; она с минуту стояла, прислушиваясь к ним. Незнакомцы говорили громко и злобно хохотали. Она толкнула дверь и вошла. Тут было шестеро безобразных черных негров, сидевших на полу вокруг восковой фигуры нагого человека, которую они резали своими ножами, рвали щипцами, давили тисками, кололи громадными железными иглами, применяя и другие отвратительные орудия пытки. Это были палачи, упражнявшиеся в своем деле накануне казни Скитальца, над которым им предстояло
Мериамун прошла мимо них, держа на виду перстень, и те пали лицом ниц, не смея поднять глаз. Проходя мимо, Мериамун наступила со всей силы ногой на восковую фигуру и растоптала ее.
В противоположном конце комнаты была небольшая дверка, ведущая в другой темный проход, а в конце этого прохода стояла полуотворенная каменная дверь. У этой двери Мериамун остановилась с сильно бьющимся сердцем; из нее доносились звуки знакомого голоса, который пел:
Мужайся, сердце мое, недолго тебе терпеть позор и мучения!
И добро, и зло миновали, близок конец!
Подле трона Зевеса стоят два сосуда,
Из них он сыплет и радость, и скорбь умирающим людям!
Мужайся, сердце, и с честью выйди из последнего смертного боя,
И перейди в те поля, где ждут тебя рыцарский Гектор
И все те, кто сражались за Трою!
Мериамун, слушая эту песню, невольно изумлялась мужеству этого человека, который мог петь в такую минуту перед пыткой. Она тихонько отворила дверь и вошла. Место мучений было ужасно: всюду железные крюки, цепи и всякие орудия пыток, а посреди стояло каменное ложе, к которому был прикован цепями Скиталец. На нем не было одежды, кроме узкого пояса, прикрывавшего наготу, в ногах и в голове ложа горели медные жаровни, бросавшие красные пятна света на орудия пыток, на мрачные своды и стены, украшенные изображением пыток.
Крадучись, пробралась Мериамун за изголовье Скитальца, где он не мог ее видеть, но ей показалось, что его чуткий слух уловил какой-то звук, так как он прервал свою песню и стал прислушиваться. Она стояла молча, не шевелясь, затаив дыхание и не спуская глаз с того, кого она любила, кто был для нее прекраснее всех мужчин на свете.
— Кто ты такой? — спросил, наконец, герой. — Если ты один из палачей, то приступай к своему делу! Ты мне не страшен; никакие твои ухищрения не вырвут у меня ни стона, ни звука. Но знай, что боги справедливы и отомстят за меня! Уже сейчас тьмы и тысячи войска надвигаются сюда, а суда ахеян, грозных в бою, подобно стаду хищных волков, налетят на страну эту, предавая все мечу и огню!
При этих словах Мериамун склонилась над ним, чтобы прочесть в его глазах то, что в них было написано, и облик ее отразился на медной поверхности жаровни у него в ногах. Одиссей узнал, кто стоит за его изголовьем.
— Скажи, Мериамун, царица Кеми, опозоренная жена Фараона, зачем ты пришла сюда? — спросил он. — Зачем ты прячешься от меня, встань так, чтобы я мог тебя видеть! Не бойся, я крепко связан и не могу поднять на тебя руку!
Тогда Мериамун, не проронив ни слова, обошла вокруг одра мучений и, сбросив с себя плащ, встала перед ним во всей своей величественной
— Злая женщина, зачем пришла ты сюда, смотреть, как твои рабы будут раздирать мое тело на части и гасить эти огни моею кровью?! Пусть так, но знай, что твои мучения превысят мои во столько крат, во сколько звезды неба превышают своею численностью землю. И здесь, и в будущей жизни, до скончания века ты будешь томиться такою неутомимою жаждой любви, что проклянешь день своего рождения. Во все века и во всех странах будешь ты, под разными именами, снова переживать свою пытку.
— Замолчи и не вливай еще нового яда в мою отравленную ядом душу! — воскликнула Мериамун. — Я потеряла разум от любви, обезумела от бешенства и обиды… Ты спрашиваешь, зачем я пришла сюда? Я пришла спасти тебя! Но время летит, слушай! Правда, громадное войско варваров надвигается на Кеми, — хотя я не могу понять, как тебе это стало известно; правда также и то, что Фараон возвратился один, и все его войско, все всадники и колесницы поглощены в волнах Чермного моря. Горе, беды и скорбь обрушились на нас и на эту страну, но, несмотря на все это, я хочу спасти тебя, Одиссей! Я внушу Фараону помиловать тебя и послать навстречу неприятелю, но ты должен поклясться мне, что останешься верен Фараону и разобьешь неприятельское войско, кто бы ни был этот враг Кеми.
— Клянусь, — сказал Скиталец, — и сдержу свою клятву, хотя рука не подымается на своих братьев! Но будь спокойна, я не изменю Фараону.
— Кроме того, ты должен дать мне еще другую клятву. Та, что зовут здесь в Кеми Гаттор, отвергла тебя, вырвав из своего сердца любовь к тебе за то, что ты стал моим супругом в прошедшую ночь. Ты связан со мной нерушимой клятвой и, в каком бы образе я ни была и каким бы именем ни звалась, вечно будешь связан со мной. Поклянись же мне, что никогда не скажешь ничего о прошедшей ночи Фараону!
— И в этом клянусь! — сказал Скиталец.
— А еще клянись, что если бы Фараон был отозван в царство Озириса и случилось бы так, что та, которая зовется Гаттор, подобно ему, переселилась бы в преисподнюю, ты, Одиссей, возьмешь меня, Мериамун, себе в жены и будешь верен мне во всю свою жизнь!
На этот раз Одиссей призадумался, поняв, что Мериамун держала в уме сжить со света и Фараона, и Елену. Но судьба Фараона мало тревожила его; что же касалось Елены, то он знал, что она неуязвима и хотя постоянно меняет свой образ, но не умрет до тех пор, пока не вымрет все человечество. Кроме того, он знал, что теперь ему предстоит идти на смерть, которая придет ему от воды, и потому он ответил царице:
— И в этом я готов поклясться тебе!
Тогда Мериамун опустилась на колени подле ложа Одиссея и, глядя любовно ему в глаза, промолвила:
— Хорошо, Одиссей, быть может, вскоре я потребую от тебя исполнения твоей клятвы! Но не думай так дурно обо мне: если я погрешила, то только потому, что любовь к тебе довела меня до безумия. Много лет тому назад тень твоя упала на мое сердце, и я отдала душу этому призраку, а теперь ты явился, и я, увидя тебя перед собою, полюбила на свою погибель… О, я поборола в себе свою гордость, и боги дали мне другой образ, образ той, которую ты любишь, и ты сделал меня своей женой… Ах, Одиссей, когда я видела тебя во всей твоей красоте и силе, и когда этот негодяй сидонец Курри перерезал тетиву твоего лука…