Мечтатели
Шрифт:
Для Мэттью это были замечательные дни. Иногда, возвращаясь с занятий, он выходил из метро на Вавэн или Данфер–Рошеро, а затем упругой походкой проходил все оставшееся расстояние до дома, приятно возбужденный перспективой провести еще один вечер в обществе своих возлюбленных учителей и мучителей.
Но, разумеется, подобное положение дел не могло длиться вечно. Ибо все наркотики берут свою жертву в плен одним и тем же способом, аналогичным тактике картежного шулера, который позволяет своей жертве слегка отыграться перед тем, как окончательно обчистить ее. Teo и Изабель были прирожденными наркоманами, и свои ненасытные аппетиты они удовлетворяли при помощи
Первая, первобытная фаза игр в «Кинотеатр на дому» продлилась недолго. Изабель быстро наскучило ждать, когда подвернется возможность нанести решающий удар, и она форсировала ход событий.
Как–то вечером она появилась в белом халате, импровизированном белом тюрбане и черных очках в белой оправе, словно голливудская кинозвезда тридцатых годов, растянувшаяся в расслабленной позе на веранде своего особняка где–нибудь в Бель Эр. В этом виде она заглянула в комнату Teo, где он и Мэттью читали друг другу вслух отрывки из старых номеров «Кайе дю Синема». Ее блестящие глаза юрко скользнули по сваленным в кучу журналам, книгам, разбросанному нижнему белью, недоеденным сандвичам и шелухе от арахиса. Улыбнувшись хитро, Изабель взяла одну из своих сигарет и начала отбивать ее концом по пачке злобное, мелкое стаккато. Затем она все же закурила и, не переводя дыхания между затяжками и пережевывая каждое слово так, словно это была жевательная резинка, промолвила краешком рта:
— Ну и помойка!
Teo, не отрывая глаз от страницы, которую читал, механически откликнулся:
— Элизабет Тейлор в «Кто боится Вирджинии Вулф?»
Изабель торжествующе воскликнула:
— Неправильно!
— Нет, правильно!
— Нет, неправильно!
— В первой сцене Элизабет Тейлор… — Внезапно Teo остановился, осознав свою ошибку. — Боже мой, конечно же! Она подражает Бетт Дейвис, разве нет? В…
— В какой картине, драгоценный мой братец?
— Боже, я должен помнить! Я вообще видел этот фильм?
— Мы смотрели его вместе.
— Разве?
Он задумался.
— Дай подсказку.
— Не дам.
— Ну, будь другом! Скажи хотя бы, кто режиссер.
— Не скажу.
— Скажешь!
— Нет.
— Сколько слов в названии?
— Ни за что!
— Неужели тебе трудно? Голос Teo стал заискивающим.
— S'il te pla^it {54} , Иза, s'il te pla^it!
— Нет.
— Первая буква первого слова?
— Боже, как он жалок! — хмыкнула Изабель. — Не правда ли, Мэттью? Просто жалок!
54
Пожалуйста (франц.).
— Мэттью! — возопил Teo. — Ты–то наверняка знаешь!
Но Изабель потребовала от Мэттью, чтобы тот молчал. Разве сфинкс подсказывал ответы Эдипу?
Вскоре Teo был вынужден признать свое поражение.
— «По ту сторону леса», — сказала Изабель. — Режиссер — Кинг Видор {55} . С тебя штраф.
— Сколько?
— Нисколько, — ответила
— Как это — натурой?
Изабель сдвинула черные очки на кончик носа, бросила на него взгляд поверх оправы и холодно изрекла свой приговор:
55
Видор Кинг (1894—1982) — американский кинорежиссер.
— Я хочу, чтобы ты сделал сейчас перед нами то, что ты делал перед ее портретом, не зная, что я за тобой слежу.
На последних словах она сняла очки совсем и указала ими в направлении овального портрета Джин Тьерни.
Просьба звучала загадочно — по меньшей мере, для Мэттью, который тем не менее почувствовал, как в комнате сгустились какие–то новые тени — тени, которых пока что не отбрасывал ни один предмет, — и ответом на нее было столь глубокое и напряженное молчание, что его можно было услышать, несмотря на все посторонние, а вернее сказать, посюсторонние звуки. Напрасно голос Трене пытался побороть его:
Ce soir c'est une chanson d'automne
Devant la maison qui frissonne
Et je pense aux jours lointains.
Que reste–t–il de nos amours?
Que reste–t–il de ces bon jours?
Une photo, vieille photo
De ma jeunesse.
Que reste–t–il des billet–doux,
Des mois d'avril, des rendevouz?
Бросив взгляд на Мэттью, Teo вновь повернулся к сестре, чувствуя в горле тоскливый комок.
— Не имею ни малейшего представления, о чем это ты говоришь.
— А я уверена, что имеешь, лапочка, — ответила Изабель вкрадчиво. — Имеешь, да только не знал, что я это тоже знаю. Как–то ты пришел домой из школы и запер дверь, а затем заскрипели пружины матраса — ради всего святого, ты что, думаешь, я совсем дура, чтобы не догадаться, чем ты там занимался? Кроме того, замочная скважина прямо напротив кровати.
Bonheurs fan'es, cheveux au vent,
Baisers vol'es, r^eves mouvants,
Que reste–t–il de tout cela?
D^ites–le–moi.
Un p'tit village, un vieux clocher…
— Плати штраф, — спокойно повторила Изабель.
— Не буду.
— Не будешь?
— Ты бы не стала.
Изабель ухмыльнулась. Посмотрев на Джин Тьерни, она сказала:
— Да, я бы не стала. Она совсем не в моем вкусе.
— Ну и стерва же ты! Стерва и садистка!
— Не садистка, а последовательница де Сада. Это совсем не одно и то же.
Она зевнула.
— Повторяю свой вопрос, Teo: будешь ты платить штраф или предпочтешь струсить — как ты понимаешь, это будет означать, что нашей игре пришел конец.
Взгляд Teo переходил с Изабель на Мэттью, с Мэттью на овальный портрет и обратно.
— Ладно, Изабель, игра должна продолжаться.
Он сказал это голосом актера, который получает судьбоносную телеграмму в первой сцене какой–нибудь салонной комедии.
Мэттью никогда еще не ненавидел Изабель так сильно, как в эту минуту. Он ненавидел ее за то, что она принудила Teo, его лучшего друга, выполнить унизительное требование, сути которого он еще не знал, но которое уже вызвало в его памяти постыдные воспоминания о жестоких детских играх в школе и о забавах бойскаутов в палаточном лагере, разбитом на лесной лужайке.