Мечты сбываются
Шрифт:
— Я чадру и так не ношу! Это только старые дуры носят.
«Напомнила бы я тебе про твою мать, да только, как говорится: кто любит свою мать — не станет обижать чужую», — подумала Баджи и, загнув второй палец, продолжала:
— Во-вторых, комсомол — за культуру, за женское образование.
— Я и так грамотна! Меня еще до революции отец отдал в закрытую школу для мусульманок, и не в какую-нибудь, а в русско-мусульманскую Александрийскую школу, куда отдавали девочек из богатых домов. Правда, там нас не
— Посидела бы ты в наказание за русскую книжку в той закрытой школе, в какой сидела я, в подвале, иное насчет комсомола запела бы. Ты хвалишься: закрытая женская школа для мусульманок. А вот в театральный техникум родные тебя не пускали!
— Они — старые люди и по-своему были правы. Что ни говори, а актрисы все же легкомысленные женщины.
— Может быть, скажешь, что и мы станем такими? Халима, например? Или я?
— Не очень-то Халиме с ее рябинами придется опасаться этого, если б и захотелось!
Баджи горделиво подбоченилась:
— А мне?
— Ты — другое дело, — признала Телли. — Тебя не сравнить с Халимой… Но все же…
— Хватит! — оборвала ее Баджи. — Знала бы я, что ты такого мнения об актрисах, не унизилась бы из-за тебя перед одним человеком в Наркомпросе!
Телли надулась:
— Не думала я, что станешь меня попрекать за помощь. А еще считаешься подругой.
Баджи спохватилась: всегда ее подводит язык!
— Быть может, если бы ты в свое время обратилась в комсомол, не пришлось бы тебе слышать то, что услышала сейчас от меня, — сказала она.
— Это почему же?
— Комсомол обязан помогать нам, молодым женщинам.
— Помогать нам должны отец, муж, брат.
— Сегодня отец жив, завтра мертв. Так и с моим отцом было в один дурной день. Мужья? Ах, Телли! Многие из них не столько женщинам помогали, сколько их обижали. Братья? Не думай, что всем так повезло с братом, как мне. Что же до комсомола, то он не умрет, не обидит и для каждой из нас всегда как добрый брат.
Телли упорствует:
— Как-нибудь сама себе помогу!
— Так же, как с учебником по анатомии?
— Каждая действует как умеет!
— Нет, Телли, нет! Это прежде женщины боролись за свои права хитростью и обманом. Я сама на этот счет была не промах!.. — Глаза Баджи искрятся озорством: есть о чем вспомнить! — Но теперь… — Баджи снова становится серьезной, — теперь обманом и хитростью далеко не уйдешь, многого не возьмешь. Теперь надо бороться открыто, правдой, а учат нас этой правде партия большевиков и комсомол. Поверь мне, Телли, честное комсомольское!
Честное комсомольское!
В свое время, девчонкой, Баджи божилась: «Пусть
В СТРЕЛКОВОМ КРУЖКЕ
Нет кружка, к которому Баджи оставалась бы равнодушной.
Вот, скажем, кружок кройки и шитья. Очень полезный кружок! Можно самой скроить и сшить платье по своему вкусу, сэкономив при этом деньги на что-нибудь другое. На книги, скажем. Книги-то ведь самой не написать!
Или, к примеру, фотокружок. Не бежать же за фотографом всякий раз, когда увидишь что-либо красивое или интересное, что захочется запечатлеть. А так — щелкнешь, и готово!
Нет кружка, членом которого Баджи не хотела бы состоять. Но больше всего ее привлекает кружок стрелковый.
Глаз у Баджи зоркий, рука твердая, спокойная. Выстрел! Влево, чуть выше центра мишени, появляется след от пули. Еще раз! След ложится вправо, чуть ниже центра. И — в третий раз! Пуля пронзает самый центр.
Баджи кладет винтовку на прилавок и торжествующе оглядывается: ловко? Чингиз говорит:
— Такой красавице, как ты, к лицу роза, а не ружье!
Баджи страдальчески морщится:
— Надоел ты со своими любезностями!
Телли, напротив, склонна поддержать Чингиза:
— Фехтование для женщины — это я еще понимаю: красиво и может пригодиться на сцене. Но, Баджи, скажи на милость, к чему женщине ружье?
— А если будет война?
— Не будет!
— В газетах пишут, что враг не спит.
— Если даже на нас нападут — разве смогут женщины воевать?
— А почему же нет? Мало, что ли, женщин воевало в гражданскую войну?
— Это воевали русские женщины, а не наши.
— Азербайджанки тоже в свое время воевали.
— Где? Когда? Что-то я не слыхала!
— А Хеджер, жена Качаха-Наби? Она помогала своему мужу бороться против царских чиновников, громить усадьбы беков и караваны купцов.
— Вот чудачка! Так ведь это сказка!
— Во-первых, не сказка, а героический эпос, — плохо ты слушала Ага-Шерифа. А во-вторых, если даже сказка, — немало из того, что было когда-то сказкой, стало затем былью. — Взгляд Баджи затуманивается. — Ах, Телли! Если б ты знала, как я люблю сказки, легенды!..