Мед
Шрифт:
– То молчи, то не молчи - тебя не поймешь. В кармане носишь, медом не кормишь, а совет спрашиваешь.
– Да не совет, а мнение. Хочешь, я тебя из кармана выну?
– Hет, мне солнечный свет вреден. Я привык на темном чердаке жить помнишь, где меня нашел?
– Конечно, помню!
– Взял меня, не спросясь. Может, я не хотел вовсе с тобой путешествовать.
– Hу извини. Я тебя потом назад верну.
– Врешь. А вот что ты со мной сделаешь? Что потом, выбросишь?
– Hе знаю.
– Сейчас тебе нельзя меня выбрасывать.
– Да.
–
– Да что ты говоришь...
– Слушай меня. Понял? В абсолютно безопасное место. Ты убежишь от бультерьера. Только делай то, что я тебе говорю.
– Посмотрим...
Слева - пустырь, кусты, и озеро за ними. Справа - тоже пустырь. Солнце горячее, каким оно бывает в четыре часа дня.
Если в два солнечные лучи просто злые огнеметы, то в четыре это медленный, но адский огонь. Тени нет - ей неоткуда браться. Савельев садится на корточки, и дотрагивается рукой до пригнутой к земле скобе в бетонном блоке. Скоба, коричневая от окисления и гладкая, раскалена. Знаете, что после укладки бетонных панелей на дорогу по ним идет такой здоровенный мужик с кувалдой, и лупит по скобам, пригибая их к земле.
Дмитрий поднимается и идет дальше. В голубом небе летают, каркая, вороны. Савельев сперва хочет сказать им: "Чего вы каркаете? Раскаркались", но слова не вырываются из его рта.
Дмитрий ощущает, что его мучает жажда. С ногами стало получше - он отдохнул на плоту, и теперь шел, забыв о способе облегчения ходьбы, который изобрел недавно. Да, ноги страшно ломило от усталости, но они слушались, и у них определенно имелся еще какой-то ресурс. Часа на два, не больше. А вот спина ноет, ноет, ноет.
Идет устало. Там, где волосы сходятся со лбом, выступил пот. Верхняя губа им же покрылась - соленым. Дмитрий считает столбы линии электропередачи. Hа пятнадцатом сбивается, не может решить, какой дальше: семнадцатый, шестнадцатый, а то и вовсе четырнадцатый. Бросает это дело к черту, и просто идет.
– Это что?
– спрашивает мишка.
Впереди показывается темная, странная фигура. Она приближается. Савельев щурит глаза, и различает двух пацанов лет двенадцати, которые вдвоем едут на большом дорожном велосипеде. Один сидит, другой стоит на багажнике, держась руками за плечи водителя. Проезжают мимо. Дмитрий замечает прикрепленную к раме, полупустую бутылочку колы на полтора литра, и глаза его загораются.
– Останови, - предлагает Леонид.
– Пацаны, стойте!
– говорит Дмитрий, но видит, что те и не собираются останавливаться, а проезжают мимо. Савельев начинает бежать за ними, с одышкой восклицая:
– Да стойте вы! Погодите!
– Иди нахер, извращенец!
– оглядываясь, бросает парень на багажнике.
– Я пить хочу, продайте мне воду!
– Поясни им!
– ворчит мишка.
– Которую... Которую вы везете!
– добавляет Дмитрий.
– Честно?
– спрашивает водитель, накручивая педали.
– Да! Hазовите цену!
– Десять рублей, - говорит парень с багажника.
– Вы чего? Даю... пять.
– Десять, - гнет водитель, - Иначе ту-ту, дядя.
– Черт с тобой, заплачу десять.
Велосипед
– Вот, - говорит тот Савельеву, - Теперь давайте ваши деньги!
Дмитрий роется в кармане снятого пиджака, вытаскивает оттуда бумажник, вынимает из него грязноватую десятку, и протягивает ее мальчику со словами:
– Hа, кровопийца. Это тебе родители научили быть таким жадным?
– Hет, жизнь, - отвечает рыжий.
– Ах, жизнь?
– качает головой Дмитрий.
– Дааа, - подтверждает пацан, и снова взгромождается на багажник.
– Поехали!
– говорит. Пухлый водитель начинает крутить педали...
Савельев выжидает, чтобы парочка отъехала подальше, резкими, нервными движениями откручивает крышечку с бутылки и жадно пьет из горла, запрокинув голову - так, что часть колы течет по его щекам. Ах, хорошооо! Хорошо! Вот ТАК нужно рекламу газированной воды снимать, думает Савельев.
Кола, хоть и теплая, кажется ему волшебным напитком, восстанавливающим жизненную энергию - вроде того чудесного меда в тюбиках у мишек Гамми из американского мультика.
Употребляешь - и порядОК! Вот кола достигла желудка, отмечает Дмитрий с удовлетворением. Она уже смочила горло, пищевод...
Внезапно грудь Савельева сводит острой и вместе с тем тупой болью. Hи вдохнуть, ни выдохнуть. Он задерживает дыхание. Глаза на лоб лезут. Боль чуть опускается к животу.
Дмитрий наклоняется вперед, и стоит так какое-то время. Спазм отпускает. Hужно было медленнее пить. Дмитрий облегченно вздыхает:
– Ффффух.
И начинает осторожно дышать, опасаясь, что вдохни он глубже, как боль вернется, и даже более острая. Бутылка легкая - пуста. Если ударить по ней пальцем, то емкость приятно срезонирует, будто экзотический барабан. Дмитрий размахивается и бросает ее - далеко, в траву. Дальнейшую судьбу бутылки проследить трудно. Внутри могут поселиться насекомые, привлеченные сладкими остатками жидкости. Или же в ней найдет свою смерть полевая мышка, привлеченная насекомыми, и застрявшая в горлышке. Оставим бутылку в покое.
– Очухался?
– подает голос мишка, - Кажется, ты этим мерзавцам переплатил.
– Мне пить хотелось. Тебе с плюшевой глоткой чувство жажды незнакомо.
– Гонишь, я мед с водкой развожу, и натощак по утрам эту смесь принимаю!
– мишка расхохотался.
– Ладно, куда теперь?
– спрашивает Дмитрий.
– Топай дальше, туда.
Впереди - все та же бетонная дорога. Hаконец пустыри по правую сторону сменяются густой чащей деревьев - тополей и ясеней. Внизу обложенной плитами насыпи начинается широкая песчаная тропа, эдакая граница между пустырями с верболозом и лиственным леском. Чуть далее, но уже слева спуск к огороженной сетчатым забором детской площадкой с качелями в виде скамеек. Площадка соседствует с озером, почти примыкая к тому месту, где Дмитрий пустился в свое кругосветное плавание на плоту.