Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Да вот, любуюсь, — усмехнулся Ильдар. — И удивляюсь.
— Чему? — нахмурилась Алсу, ожидая подвоха.
— Пока я пытался заинтересовать тебя беседами об Англии, театре и поэзии, ты молчала и делала вид, что увлеченно слушаешь. Но стоило спросить о работе, как ты стала невероятно разговорчивой!
— Извини, — пробормотала она смущенно.
— Да нет, все нормально, — отмахнулся Ильдар. — Прекрасно, когда человек любит свою работу.
— А ты разве не любишь?
— Я всегда знал, что стану работать с отцом. Меня все устраивает: хорошая
— А чем бы ты хотел заниматься? — поинтересовалась Алсу, переводя взгляд на воду и их колеблющиеся отражения в ней на фоне фонарных столбов. — В смысле, если бы не работал с дядей Ренатом?
— Чем? — Ильдар выглядел озадаченным. — Ну я рисую неплохо… Даже художественную школу окончил когда-то, представляешь?
— Рисуешь в свободное время?
— Нет.
— Почему?
— Наверное, настроение пропало… Но я бы нарисовал тебя. Что скажешь?
— Меня?! — растерялась Алсу. Предложение позировать для портрета означало повторные встречи, а она ничего подобного не планировала. Алсу выполняла дочерний долг, угождая родителям — только и всего!
— Ты отлично получишься, — добавил Ильдар, глядя на нее так, словно прикидывал в уме композицию будущей картины. — В том платье, которое было на тебе за ужином. — Алсу перед прогулкой переоделась в брюки и блузку, в которых пришла к родителям.
— Я не знаю, честно… — пробормотала она, тщетно пытаясь придумать отговорку.
— Ты много работаешь, я понимаю, — кивнул Ильдар. — Но пару-то часов хотя бы раз в неделю выкроишь? Твоим маме с папой понравится. Они могут повесить тебя в гостиной… то есть твой портрет, конечно!
Надо было срочно переводить разговор в другое русло, но Ильдар вдруг задал неожиданный вопрос:
— А этот Мономах, он что, и в самом деле так крут, как ты описываешь?
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто ты через слово о нем упоминаешь. Он же вроде не твой начальник?
— Он зав ТОН… то есть травматолого-ортопедическо-нейрохирургическим отделением, — ответила Алсу. — Но нам часто приходится общаться. По работе. И — да, он крут. Лучший хирург в больнице. К нему со всего города народ просится!
— Молодой или старый?
— Ему сорок шесть.
— Надо же!
— В смысле?
— Ты так сразу ответила…
— Все в больнице знают, сколько лет Мономаху, — пожала плечами Алсу. — Он же этого не скрывает! Пошли домой, а? Холодно что-то.
Ольга Суворова испуганно таращилась на мужчину и женщину в белых халатах, пришедших к ней с визитом. Один — еще куда ни шло, но присутствие двоих говорило о том, что дела плохи. Особенно если принять во внимание факт, что мужчина — заведующий отделением.
— Ольга Викторовна, я назначил операцию на завтрашнее утро! — бодро объявил Князев. — Это, — он кивнул на молодую докторшу, — кардиолог, которая приглашена оценить состояние вашего сердца. Ее зовут Алсу Азатовна
— Операцию? — тяжело сглотнув, переспросила осипшим голосом пациентка. — Я тут с сестричкой разговаривала, она сказала, что квот нет…
— Пока нет, — кивнул зав, и вокруг его плотно сжатых губ обозначились складки. — Но мы будем пытаться решить проблему.
— Будете пытаться? Но я же не смогу ходить, если вы вынете протез!
— Ольга Викторовна, давайте будем реалистами: разве сейчас вы ходить в состоянии?
— Но вы не переживайте, — вмешалась кардиолог. — После операции полежите здесь, а потом мы переведем вас в кардиологию. Или еще куда-нибудь, где вы сможете дождаться квоты.
— А если не дождусь? — тихо спросила Ольга. — Что, если квот не будет?
— Такого не случится! — резко ответил Князев. — Даже если не будет потока квот, то единичные все равно спустят, а мы поставим вас на очередь как наиболее нуждающуюся. Да, к вам еще анестезиолог зайдет, — добавил он. — Все будет в порядке!
Вот за что Алсу уважала Мономаха, так это за его отношение к пациентам. Несмотря на годы работы, которая кого хочешь заставит очерстветь душой, он порой проявлял участливость, не свойственную медикам в целом, а хирургам — в особенности. Им подавай обездвиженное тело, которое можно резать (для его же блага, само собой). Если «тело» способно открывать рот, задавать вопросы и высказывать опасения, они теряются и начинают вести себя вызывающе, что пациент вполне способен оценить как грубость. Сочувствие к пациенту нынче не в моде; фильмы типа «Доктора Хауса» тоже внесли свою лепту, и врачи предпочитают бравировать профессионализмом, принося ему в жертву человечность. Но кто, в конце концов, более всего достоин сочувствия, как не прикованный к постели человек, находящийся целиком во власти людей в белых халатах?
— Все хорошо, — ободряюще сказала она, проводив Мономаха до выхода из палаты. — Я поговорила с Полиной Геннадьевной…
— Я не сомневаюсь в высоких душевных качествах вашей заведующей, — перебил Мономах.
— Но в чем же тогда дело?
— Главный интересовался делами Суворовой.
— Если он так заинтересован, почему не устроил ее на травматологию?
— Пути начальства неисповедимы! Алсу Азатовна, займитесь пациенткой: если все в порядке, завтра утром я ее прооперирую, а дальше — как судьба распорядится.
С этими словами Мономах вышел, едва не врезавшись в медбрата, который перетаскивал по коридору сразу несколько стоек с капельницами.
— Черт! — выругался он. — Глаза у тебя есть, Алексей?!
— Простите, Владимир Всеволодович! — забормотал паренек, густо краснея под свирепым взглядом зава. У него был такой виноватый вид, что вся злость Мономаха испарилась.
— Не бери в голову, — проговорил он. — Не стоит таскать такой «букет» по всему отделению. — Он кивком указал на стойки, которые медбрат с трудом пытался удержать в двух руках, уберегая от падения. — Лучше несколько раз сходить, верно?