Мединститут
Шрифт:
–Завтра будет абход Тыхомирова, вот и посмотрим. Так, Аркадий Маркович, я прошу прощения, у мэня балной на столе…
– 8-
«Работник милиции жалуется на полное бессилие наших законов перед махинаторами и фарцовщиками, валютчиками, делающими свои комбинации в магазине «Берёзка». Он всех их знает по именам и повадкам, знает технику их работы, они, приезжая на своих шикарных машинах, вежливо раскланиваются и улыбаются милиционерам. Но сделать с ними ничего нельзя»
(Советская пресса, октябрь 1986 года)
Время близилось к десяти часам, и ждать Самарцева у
В 12-й палате больная Леонтьева, довольно полная и миловидная женщина 43 лет, бухгалтер с КМЗ, встретила его нетерпеливым и испуганным взглядом.
–Ну что, готовы, Марина Владимировна? – Антон вгляделся в неё проницательно и посмотрел на часы. До назначенного Ломоносовым срока оставалось пятнадцать минут.
–Ой, ты уже по мою душу, Антон? – женщина закатила глаза. –Готова, конечно, готова. Скорей бы уж. Я всю ночь после твоего укола спала, такие хорошие сны видела. А сейчас волнуюсь что-то, чем дальше, тем больше. Страшно…
–Ну, перестаньте, Марина Владимировна. Всё нормально будет. Сейчас я сестру подошлю с премедикацией, и поедем – оперироваться…
Леонтьева шумно выдохнула, раскрыла широко глаза, стиснула щёки ладонями, точно у неё болели зубы, загнанно посмотрела на Антона. У неё уже было три довольно жестоких приступа холецистита, после которых она по месяцу лежала в хирургии. УЗИ выявило несколько камней в желчном пузыре, требовалась операция.
–Но точно Виктор Иванович? Я ведь ни у кого другого не стану, только у него…
–Точно он, точно. Сейчас доедем, ляжем на столик, пока туда- сюда, пока наркоз, он подойдёт. Он же меня и прислал. Сейчас…Что ещё? – нахмурился Булгаков, увидев, как больная таинственно приложила палец к губам и мигнула ему наклониться пониже.
–Ты Ломоносову передай, что всё нормально будет, – еле слышным шёпотом, кося на двух соседок по палате, произнесла Леонтьева. – Деньги, магарыч- мой Гена всё приготовил.
–Ну ещё чего, – недовольно распрямился Антон. Ему стало неприятно, и он этого не скрывал. – Совсем не об этом сейчас думать надо, – он тоже оглянулся на других больных и удержался от дальнейших выражений возмущения. Студент терпеть не мог всяких взяток. Если ему как медбрату во время дежурства что-нибудь совали в карман, всегда требовал «немедленно забрать», и «чтоб этого больше не было».
Выйдя из палаты, Булгаков прошёл на пост, на котором ночью сидел сам. Теперь там работала постовая дневная медсестра, полненькая шустрая девушка. Она разграфливала большую амбарную книгу, превращая её в журнал для учёта «остродефицитных» медикаментов. В последнее время все лекарства, кроме анальгина и пенициллина, особо учитывались и списывались.
–Так, Нина, подаём Леонтьеву, – деловито сообщил ей Антон. –Делай премедикацию.
–На, сам сделай, – не взглянув на него, ответила сестра. – Вот ключи от сейфа, бери, делай. Шприц знаешь где.
–Нин, ты чего? – удивился Антон. – Это твоя работа.
–Не видишь- занята. Что, уже не можешь укол внутрипопочный сделать?
–Нин, ну я же врач. Я к тебе сейчас как врач пришёл.
–Ой, врач, держите меня! – засмеялась Нина. Она была довольно симпатичная, полная здоровой цветущей полнотой блондиночка, обожающая «ставить этих студентов на место». – Покажи диплом, Склифософский.
–В июне… Нин, ну не валяй ты дурака, выполняй назначение. Иначе я сейчас плюну, уволюсь, и мои дежурства придётся на всех вас раскидать. Давно на «две с половиной» не работала? А я пойду каталку подгоню.
–Первым ассистентом идёшь? Эх, Булгаков, сколько можно ходить в ассистентах? Когда начнёшь сам оперировать? Как всё запущено… – Нина с улыбкой выдержала необходимую
Булгаков, третий год работая во 2-й хирургии, находил это выгодным, подрабатывая к «степухе» и осваиваясь в коллективе. С обязанностями постовой медсестры он справлялся играючись, всегда готов был «подмениться» и взять лишнюю ночь или суточки, не гнушался клизмить и перестилать больных за 30% «санитарских». Старшуха (старшая медсестра) и все немногие сестрички обоих постов в нём души не чаяли. Но с приходом Антона сюда в качестве клинического субординатора, начались некоторые проблемы. Медсёстры привыкли видеть в нём равного себе и не упускали возможности при случае «подколоть» будущего хирурга. Любое распоряжение они воспринимали в штыки и очень неохотно выполняли.
Пока Нина, тщательно перекроенный и пригнанный халат которой очень выгодно подчёркивал округлости её фигуры, болтала с процедурной сестрой, открывала сейф, брала промедол, набирала в шприц и колола больной, Антон успел найти и подогнать к палате свободную каталку. Закусившую губу Леонтьеву раздели (комсомолец с седьмого класса, Антон неприязненно заметил на её шее новый, большой, золочёный крестик на шнурочке), погрузили на каталку, укрыли и повезли в операционную.
Операционные 2-й хирургии занимали по площади примерно столько же, сколько и всё остальное отделение с постами и палатами. Собственно операционных, больших кафельных зала на четыре стола, было два – плановый и ургентный. Сопутствующих же помещений было гораздо больше – предоперационные со многими умывальниками, с тазами с раствором нашатырного спирта и хлоргексидина для мытья рук хирурга, материальные с наборами изношенных, но чистых костюмов, бахил и белья, раздевалки- мужская и женская врачебные, сестринская раздевалка, сестринская комната, кабинет старшей сестры оперблока, курилка, помещения для записи протоколов операций и хранения операционных журналов, туалеты, столовая оперблока, наркозная, инструменталка для хранения запасного инструментария и ещё столько же мелких подсобок, каморок и кладовок.
Это был очень мощный блок, подобный цеху завода- гиганта, и работал он обычно на полную нагрузку. Вторник и четверг считались плановыми операционными днями. Работа, то есть операции на органах брюшной полости, грыжесечения и удаления варикозных вен, велись на всех четырёх столах, иногда в две смены, иной раз затягиваясь до глубокого вечера.
Ургентные операции делались круглосуточно.
Одев бахилы и маски, Антон с Ниной вкатили Леонтьеву в зал, где на двух столах уже лежали больные, вокруг которых суетился анестезиологический и хирургический персонал и студенты. Подъехали к третьему, возле которого уже скучали анестезиолог с анестезисткой, переложили больную. Укол промедола уже «дал по шарам» Марине Владимировне. Толстушка умостилась на маленьком для неё столе довольно спокойно, тайком поцеловала крестик, отдала обе руки анестезиологу, и предоставила судьбу создателю.
После этого сестра с пустой каталкой удалилась, а Антон остался.
Установив стол в необходимое положение и прификсировав на всякий случай оперируемую, он отправился «мыться», то есть хорошенько драить руки щётками с мылом под струёй воды, затем держать их три минуты в обеззараживающем растворе.
Появившись снова с блестящими, мокрыми от хлоргексидина руками, воздетыми кверху, блестящими глазами и очень суровым, взрослым лицом, почти закрытым марлевой маской, Булгаков принял от операционной медсестры стерильную салфетку, тщательно вытер руки и начал облачаться в стерильный халат. Анестезиолог уже заинтубировал больную и подключил к аппарату искусственной вентиляции.