Мединститут

Соколов Дмитрий

После интернатуры в Институте Склифософского её по спецнабору взяли в «почтовый ящик» и назначили в подразделение Виктора Ивановича. Он оперировал, она проводила наркозы и выхаживала его больных в реанимации. Ломоносов, как и всякий мощный хирург, всегда питал слабость к женскому полу; это было предосудительно, но на небольшие «зигзаги» с операционными сестрами начальство, товарищи по партии и «первый отдел» смотрели снисходительно, если не было официальных «сигналов». Но не увлечься Маргаритой, не увлечься по-настоящему, потеряв совершенно голову, ему не удалось…

И то, что седеющий СНС вдруг «приударил» за молоденькой «наркотизаторшей», не заметить нельзя было. Окружающие сильно зашептались, дошло до начальства. Захмурились и

в первичке, и в «первом отделе». Самое плохое было то, что на безумный порыв Ломоносова, зав.одиннадцатой клиникой НИИЭХ, ответили взаимностью. Несмотря на колоссальную разницу лет, несмотря на институтскую закалку и партийный стержень внутри, на то, что при такой красоте возможно только холодное и расчётливое сердце, Маргарита оказалась чувствительной и романтичной девчонкой. Умопомрачительная операционная техника Виктора Ивановича, его невероятная смелость, расчёт и удача на самых больших и рискованных операциях, за которые кроме него и не брался никто, покорили начинающего доктора. Большое и серьёзное чувство с обеих сторон неудержимо переросло в служебный роман. Они начали встречаться в открытую, игнорируя и осторожность, и ломоносовскую семью, и мнение коллектива.

Получив несколько «сигналов», осмелилась вмешаться родная партия. По инициативе парторга, специалиста по только что входившему в моду краш-синдрому, было созвано партийное собрание для обсуждения морального облика обоих заблудших овец. Пикантность ситуации придавало то, что парторг, тридцатипятилетний неженатый мужчина, имеющий и жилплощадь, и машину, и дачу, сам ухаживал за Маргаритой и даже делал ей предложение, но получил сначала устный отказ, а потом, когда перешёл к неподобающим жестам, и по физиономии. В общем, Эльдар Рязанов мог бы снять ещё один неплохой фильм о советской действительности, если бы не завеса секретности вокруг подобных учреждений.

Готовилось зрелищное, но прозаическое шоу: коллективная проработка, публичное признание вины, обоюдное покаяние, дифирамбы в честь руководящей и направляющей силы, возвращение к природе и взятие новых соцобязательств. Те, кто состоял в рядах КПСС или хотя бы был членом комсомола, её боевого резерва и активного помощника, небось помнят не одно аналогичное мероприятие. Без дыбы, без испанских сапог, без костров инквизиции товарищи не менее успешно ломали товарища.

Были вызваны повестками под расписку и он, и она. Молодой коммунист явилась, одетая очень скромно, чуть не в трауре. Маргарита готова была признать свои ошибки, разоружиться перед партией и быть готовой к переводу в другое учреждение – остаться ей работать на прежнем месте с 25% доплат и льготами в виде бесплатного проезда, пайков и перспективы получения своей квартиры в Москве казалось теперь невозможным. Строгий выговор по партийной линии она считала наименьшим для себя злом. Хотелось ей только одного – остаться советским человеком, остаться в рядах КПСС и начать смывать вину ударным трудом на том месте, куда её пошлёт партия.

Надо напомнить, что на дворе был год 1982 или 1983-й. Мрачное и загадочное время, когда кризис на 1\6 части суши уже обнаружился, но была надежда преодолеть его собственными силами. Когда один за другим по непонятным причинам от «острой сердечной недостаточности» умирали Генеральные секретари и Министры обороны стран- членов Варшавского договора, в океан летели сбитые пассажирские «Боинги», когда в Голливуде начали снимать нашумевший фильм с Арнольдом Шварценеггером о неизбежной ядерной войне, когда Президент Рейган публично назвал Советский Союз «империей зла».

Это именно та эпоха, которую новое руководство старается ныне забыть и исказить всеми силами, огромный исторический пласт, грозящий бесследно уйти из памяти поколений, уже не оставивший в них ни следа, ни воспоминаний.

Итак, в одном секретном НИИ собрался закрытый партком. Секретарь начал сухо и бесстрастно зачитывать повестку. Среди собравшихся нарос шум, и «спикер» поднял голову. Открылась

дверь, и в зале появился виновник внеочередного заседания – коммунист Ломоносов. Опоздание на партком приравнивалось к дезертирству с поля сражения и жестоко каралось. Все взоры собравшегося актива устремились на него. Ожидалось, что «седина в бороду», не спавший три ночи и наглотавшийся транквилизаторов, тихо сядет в заднем ряду и будет молчать, временами сморкаясь виновато.

Но Виктор Иванович выглядел хорошо, свежо, бодро, даже молодцевато. Вообще, Ломоносов был видный мужчина. Как сейчас характеризуют, «с большой потенцией». И одет он был не в строгий костюм-тройку, а как-то лекгомысленно- в светлые полотняные брюки и рубашечку с коротким рукавом. В руках его, однако, была лёгкая папочка. Как ни в чём не бывало, он прошествовал к трибуне, и, не обратив внимания на секретаря, обратился к собравшимся. Очки его хулиганисто заблестели.

–Товарищи! – звучно сказал он.– Нет, не так. Дорогие товарищи! Я буду краток. Итак, в связи с обнаружившимися фактами, своё дальнейшее пребывание в рядах нашей славной КПСС считаю отныне для себя невозможным. Прошу партком освободить меня от членства в партии с момента подачи официального заявления. Благодарю за внимание…

Пока все оправлялись от лёгкого шока, Виктор Иванович эффектным движением вынул из папочки с тесёмочками листочек и протянул его секретарю. Поверх заявления он аккуратно положил свой партийный билет. После этого он завязал тесёмочки и пружинистым шагом покинул собрание так же, как и вошёл. Обсуждение было бурным. Про Маргариту Густавовну сразу забыли.

Прецедент был небывалый- пожалуй, никто из 17 миллионов членов КПСС не осмелился бы повести себя так, как этот- в оценке действий ведущего специалиста уже не сомневались- отщепенец и враг. Заявление о добровольном выходе из «рядов» было сухим и написано от руки по всей форме. Удовлетворить его, однако, не посмели – поцедуры выхода из партии не существовало, несмотря на принцип демократического централизма, и даже смерть не избавляла от членства в ней. Заявление подшили к делу, а гражданина Ломоносова в течение двух последующих экстренных заседаний единогласно исключили за неявку на партком, морально-бытовое разложение и «переход в ряды капиталистического лагеря».

Через неделю его вызвали в отдел кадров и ознакомили с приказом об увольнении «в связи со служебным несоответствием». Более того, к нему на дом явился наряд милиции, потребовал предъявить паспорт и тут же, в прихожей, тиснул в него печать «Выписан». Всё, отщепенец был уничтожен.

Вскоре Виктор Иванович завершил процедуру развода с женой и покинул столицу навсегда. У него был старый институтский друг и одногруппник в К…– Гиви Гаприндашвили, заведующий хирургией крупной провинциальной больницы. На свой страх и риск он принял Ломоносова, помог ему устроиться в своём отделении, выбил общежитие. Немалую роль сыграл и благопрятный отзыв заведующего кафедрой местного мединститута профессора Тихомирова. Он тоже знал Виктора Ивановича как первоклассного специалиста одного с собою уровня.

Вот так бывший перспективный учёный оказался на должности рядового хирурга 10-й больницы. Впрочем, сброшенный с сияющих вершин науки и московского медицинского мира пожилой человек не отчаивался. Он начал довольно успешно оперировать рядовой городской контингент, почти моментально заработал репутацию и укрепился на новом месте.

Исключённый встал в очередь на квартиру и понемногу привыкал к новой действительности. Она оказывалась не такой уж плохой. Как говорил один из героев Чехова, «и в Сибири люди живут». Тем более, что к нему в К… приехала любящая Маргарита. Она уволилась из института и последовала за любимым в надежде порвать с прежним, столичным и начать новую, счастливую жизнь в провинции. Советский Союз, занявший добрую половину евразийского континента, огромная и загадочная страна, всегда предоставлял эту возможность. Уж «уехать» в ней было куда.