Медиум

Злобин Михаил

— Как ты меня назвал, урод?

— Слушай, Максик, — я снова повторил это с нескрываемой ухмылкой, — ты бы залез обратно к себе в машинку, обнял свою рафинированную Барби, и съе…ал отсюда, пока кости целы, а?

— Ах ты…

Разумеется, он не послушал моего доброго совета. Вместо этого, он прыгнул на меня, размахивая кулаками как колхозный задира. Где-то в его движениях, конечно, прослеживались наметки техники, видимо, когда-то давно он все же чем-то и занимался, но все это находилось на таком зачаточном уровне, что мне даже смотреть было стыдно. Может какого-нибудь тщедушного студента этот

неумеха и мог одолеть, или, может, офисного клерка, который к алкоголизму был гораздо ближе, чем к спорту. Но против подготовленного человека у него не было даже малейшего шанса. И я ему это очень скоро продемонстрировал, сбив на землю всего двумя короткими ударами.

Упав на задницу, Максик снова попытался вскочить, так что в этот раз я подбавил ему немного пожестче, впечатав коленом в лоб.

Вокруг меня взвились жгуты его боли, но я оттолкнул их, не желая задерживаться тут, даже если эта задержка была бы сугубо субъективная.

Мотая головой, водитель Инфинити полулежал на асфальте, опершись на локоть, и больше не помышлял ни о каких нехороших действиях в мою сторону. Его подружка резко изменилась в лице и смотрела на меня с нескрываемым страхом, будто опасалась, что я сейчас и ей выдам на орехи. Но мне было на них абсолютно плевать, поэтому я как ни в чем не бывало двинулся дальше.

Вику я узнал издалека. Высокая, статная, с тёмно-коричневыми слегка волнистыми волосами, сейчас, не смотря даже на недавнее горе, случившееся в их семье, она была все так же красива, как я ее и запомнил. Сердце предательски пропустило удар, но я заставил его биться ровно. Нечего убиваться по прошлому, особенно тогда, когда мое будущее столь туманно.

Девушка стояла в компании еще четырех человек, в одном из которых я с огромным неудовольствием узнал ее отца — Михаила Стрельцова. Остальные, судя по характерной комплекции и мордокирпичному виду, были их бодигардами. На мое приближение никто из них не реагировал, пока я не подошел к ним вплотную. Тогда вперед молча выдвинулся один из троицы телохранителей, преграждая мне путь.

— Следует ли мне считать, что ты, Виктория Михайловна, передумала на счет своей просьбы?

— Сергей? — Шатенка удивленно повернула голову. — Я… мы не ожидали тебя увидеть… э-э-э… в таком…

Виде? — Закончил я за нее, не удержавшись от того, чтобы не подбавить в голос немного яда.

Девушка слегка смутилась.

— Не заводись, пожалуйста, — она все еще меня хорошо знала, чтобы заметить, когда я начинаю злиться, — просто ты всегда любил носить костюмы, а тут вдруг… в прочем, не обращай внимания. Я рада тебя видеть.

Она подошла и легко обняла меня, прикоснувшись щекой к моей колючей щетине. И мне стоило больших усилий сохранитьнепринужденный вид в этих объятиях.

— Может, ты его еще и в губы прям тут поцелуешь, а?! — Это уже голос подал сам глава семейства Стрельцовых. У него ко мне всегда была стойкая антипатия, которую он не стеснялся всячески демонстрировать. Но сейчас я был не в том настроении, чтобы делать вид, что меня это никак не трогает.

— А тебя, б…ть, кто спросил?! — Я сверкнул в его сторону глазами с такой ненавистью, что троица охранников мгновенно закрыла своего драгоценного нанимателя своими широкими спинами.

— Отойдите! Идиоты! В сторону!

Ты что, совсем страх потерял? Ты как со мной разговариваешь, сопляк?!

— Папа! Сергей! — Вика вклинилась в зарождающуюся перепалку. — Прекратите! Я прошу вас, потерпите друг друга хотя бы сегодня, неужели это так сложно?!

— Мы не договаривались о твоем отце, Виктория. — Перевел я на нее суровый взгляд, под которым она чуть ли не съежилась. — Если б я знал, что он здесь будет, то не стал бы помогать.

— Я знаю, Сергей, знаю, извини. — Похоже, девушка явно перенесла сильный удар со смертью матери. Такой покладистой я редко когда ее видел. — Но именно поэтому и я умолчала о папе, потому что он тоже очень сильно переживает и хочет обмолвится с мамой хоть одним словом…

— Стрельцова, ты прекрасно знаешь мое отношение к недомолвкам. И все равно решила со мной поиграть?

В ответ девушка только смущенно молчала, однако я не ощущал от нее даже слабого отголоска раскаяния. Я уже было собрался развернуться и уйти, когда она вдруг взяла меня за руку и прошептала одними губами:

— Я прошу, Серёж… не уходи…

И во мне не нашлось сил отказать ей. Как минимум, я обязан был ей отплатить за ту жертву, что она принесла, спасая меня от своего же отца.

— Хорошо… веди.

И вся наша процессия двинулась в сторону разномастных оградок, памятников и могил. Проходя по кладбищу, я заметил, что стал ощущать погребенных здесь мертвых. Та часть моего дара, которая помогала читать эмоции живых, теперь схожим образом реагировала и на мертвецов. Из-за этого заурядная прогулка по погосту для меня превращалась в весьма нервное мероприятие.

Я чувствовал, будто в мою сторону обращены тысячи и тысячи пустых мертвых глазниц. В основном в этих незримых взглядах преобладали безразличие, злоба и тоска, что в очередной раз мне дало понять, что в смерти мало есть чего хорошего.

Но некоторые смотрели на меня выжидательно, словно ждали будто я отвечу на какие-то вопросы, волнующие их даже в посмертии. И совсем редки были те, кто смотрел на меня в безмолвной мольбе, прося не проходить мимо, а обратиться к ним. Это было странно и жутко. Настолько жутко, что мой сердечный ритм стал выбивать неровную чечетку, бросая тело то в жар, то в холод.

Чтобы скрыть свое состояние, я поглубже натянул капюшон олимпийки, закрывая глаза настолько, что видел одну только землю и шагающие впереди меня начищенные ботинки Стрельцова. Он, кстати, после моей небольшой вспышки больше не пытался отпускать никаких комментариев в мой адрес, и вообще всячески делал вид, что меня тут не существует.

Наконец, спустя десяток минут, (интересно, сколько стоит земля на кладбище так близко от центрального входа?) мы подошли к двухметровой черной гранитной стеле, на которой было выгравировано изображение красивой женщины, стоящей в полный рост. Она кокетливо улыбалась, держа в руках маленький клатч. Под гравировкой скромно значились имя и годы жизни. А всю остальную поверхность памятника занимала длинная эпитафия, расписанная витиеватым курсивом с затейливыми вензелями.

Попросив отойти всех на пару метров, я присел прямо над могилой, опуская руку на землю, но заметив, что Стрельцов даже не подумал шевелиться, повернулся к нему.