Медиум
Шрифт:
Колесников робко улыбнулся.
– Я почти не работал с собственно ксилограммой. Только с фотографиями, ксерокопиями… А жаль. У меня пропало чувство сопричастности, понимаешь? Это очень важно.
– Поясни.
Они сами не заметили, как подошли к причалу. Было тихо, только вода лениво стучалась в черные доски. При известной доле воображения можно было представить, будто лишь они вдвоем остались на целой планете… Они да ещё этот древний причал, к которому уж не подойдет ни один корабль.
– Когда я держал в руках документ, – задумчиво проговорил Игорь Иванович, – я ощущал его просто… как предмет. Я не понимал, что написано в нем, да и понимать поначалу не хотел. Мне
– Когда же у тебя начались галлюцинации?
– Точно не помню… Постепенно, незаметно. Понимаешь, не было резкой границы между видениями и реальностью, как между сном и явью… Ты когда-нибудь мог четко определить момент, когда явь кончается и ты засыпаешь?
– Но я-то текст не читал, – буркнул Туровский. – И манускрипта в глаза не видел.
– Не знаю, – нервно сказал Колесников. – Но если ты действительно подозреваешь меня… Если то, что ты недавно говорил, – не со зла, то ты просто дурак. И убийцу никогда не найдешь.
– Найду, – ответил Сергей Павлович. – У меня выхода другого нет.
А сам подумал: «Видения были? Были. Барс, распластанный в прыжке. Монах со спокойным мужественным лицом, даже бритая наголо голова не портит, а лишь усиливает впечатление. И, наконец, женщина, отраженная в оконном стекле на фоне желтеющих к осени берез во дворе… Друг детства назвал имя: Фасинг. И был изумлен не меньше моего. Какой из этого следует вывод? Либо он великий актер (снимаю шляпу!), либо…»
– Скажи, – спросил Туровский, – мог эти галлюцинации навести кто-то другой?
– Нина Васильевна? – удивился Колесников.
– А ты против? Или питаешь к ней особое пристрастие?
Игорь Иванович задумался.
– Вообще есть в ней что-то такое…
– Потустороннее? – ехидно подсказал Туровский.
– Нет, нет, не так. Просто такие женщины, как она, предрасположены к э… Подобного рода вещам. Может быть, и неосознанно, но она вполне могла навести какое-то поле… Если угодно, назовем его информационным. Мы с тобой его восприняли.
«Неосознанно, – билось в голове у Туровского. – Если можно неосознанно, то уж осознанно – раз плюнуть. И тогда все объясняется: скрип двери, который слышала Света, Наташин пистолет под развернутой книгой (следователь Ляхов: „Похоже, она о нем и не вспомнила. Почему?“), опытные оперативники, под носом у которых спокойно убили двух женщин. Все объяснимо, и ничто не имеет реального веса (свидетельские показания – в последнюю очередь), если убийца благодаря своим паранормальным способностям контролирует их и даже составляет по собственному желанию и сметает движением руки, как карточный домик».
– Зря я отпустил Светлану, – сказал Туровский вслух, обращаясь к самому себе.
– Кто это? – рассеянно спросил Игорь Иванович.
– Свидетель. Единственный и реальный. Будь убийца хоть трижды экстрасенсом, хоть Джуной, хоть Кашпировским, он должен был выйти из своего номера (дверь заскрипела), постучаться к женщинам, выпустить две отравленные стрелы из духовой трубки. Вернуться к себе. Он всем задурил головы, уж не знаю как, Загипнотизировал, навел свои долбаные поля, заколдовал, называй как хочешь. Его никто не видел и не слышал, кроме девочки. Ее он в расчет не взял.
– Козаков рыжий, – зачем-то сказал Колесников. – То есть он почти лысый, но брови рыжие и глаза васильковые. У таких людей почти не бывает способностей к гипнозу.
– Значит, Кларова, – тихо подтвердил Туровский. – «Черны твои смоляные волосы, черны глаза твои, черна душа, будто ночь, сквозь которую мчится наш мотоцикл…»
– Что
– «Битлз».
Он подошел к самой кромке воды, и теперь она плескалась внизу, у его ботинок, словно большое ласковое животное. В воде плавали окурки, обертки от жвачки, какие-то щепки и обрывки бумаги. И среди них он разглядел странный продолговатый предмет, который загораживал от него его собственное отражение. И как-то отрешенно, будто о совсем незначительном, Туровский подумал: «А я ведь был не прав. Я решил, что убийца не взял девочку в расчет. А он очень даже взял. Как раз ее-то и взял…»
Туровский нагнулся и поднял предмет из воды. Знакомый предмет, не успевший даже как следует намокнуть.
Флейта.
«Черны глаза твои, черна душа, будто ночь…»
Солнце было маленьким и ослепительным. Оно отражалось в белоснежных склонах, точно во множестве расставленных повсюду причудливо искривленных зеркалах. На острых каменных выступах блестели сосульки, и капли воды, отрываясь от них, переливаясь всеми цветами радуги, падали вниз и с мелодичным звоном разбивались на тысячи мельчайших, не различимых глазом брызг. Противоположные, не освещенные солнцем склоны были темно-синие, мрачные, с резко очерченными пиками, похожими на зубы исполинского дракона, заснувшего здесь на долгие тысячелетия. Много тысяч лет спит дракон, дыхание его стало тихим, незаметным, и громадное тело вросло в глыбы голубого льда, наслаждаясь вечным покоем и тишиной.
Придет время, и дракон проснется. Вздохнет глубоко-глубоко, и обрушатся горы вниз, рассыпаясь в прах, точно капли воды с висящих сосулек. Вылетит из зева дракона огонь и расплавит вечные льды и снега, превратит их в многоводные бушующие реки, устремленные вниз. Домчатся потоки до стен монастыря Шаругон, что стоит на берегу реки Чу-На-Кха с основания времен, поднимут на могучих спинах огромную каменную ступу, украшенную сверху рогами горного яка, и понесут надо всей Землей…
Эта ступа выкрашена в три ярких цвета – желтый, красный и синий, – что символизирует три сферы Вселенной. Желтый цвет – обитель богов Стан-Лха. Там мать Земли Кунту Бзанг ткет свое полотно. Выберет белые нитки – и будет полотно белым, наступит день, осветят лучи солнца холодные скалы. Потом увидит мать Земли, что белые нитки иссякли, возьмет черные – и опустится на горы ночь. Оттуда, из обители богов, Небесный Отец Самантабхара смотрит на людей, и брови его сурово хмурятся, когда он замечает, что его недостаточно чтут. Там скачет на могучем коне Легендарный король Гесер в окружении своей свиты и пускает вниз огненные стрелы…
Красный цвет изображает среднюю обитель – Бар-Цзанг, где живут смертные, все, кто имеет душу: люди, звери, деревья, травы и камни. Только стремительная переменчивая вода не имеет души, потому и не принадлежит средней обители. Когда-то, в незапамятные времена, у матери Земли был сын Дре-Кханг, который, обуянный гордыней, задумал один править Вселенной. Он дождался, пока Небесный Отец уснет, и напал на него, надеясь убить. Однако Самантабхару разбудил священный голубь, севший ему на плечо, и он выхватил свой огненный меч: Много веков продолжался поединок. Лился с неба огонь, выжигая все живое и неживое, вспенивались и закипали реки, рушились и обращались в пыль горы… Наконец Самантабхара выбил оружие из рук сына и уже собрался было заколоть непутевое чадо, но Кунту Бзанг взмолилась о прощении, упав перед ним на колени. Тогда могучий Небесный Отец схватил Дре-Кханга и бросил вниз, в темную подземную пещеру, где обитали злые силы. И мать Земли залилась слезами о своем сыне-предателе, и её слезы напоили сухие русла рек и морей. И получилась вода.