Медиум
Шрифт:
Чонг совершенно опешил от открывшегося перед ним зрелища. Воистину после суровой, размеренной жизни в горной общине у него возникло стойкое чувство, будто он попал в громадный гудящий улей. От множества хитро, невообразимо переплетенных ароматов у него закружилась голова.
– Не отставай, – напомнил о себе учитель. – Мы должны до сумерек быть во дворце.
– И вы знаете, куда нам идти? – недоверчиво спросил Чонг. – Бедный наш правитель, как же он живет в таком месте!
Таши-Галла не ответил. И Чонг, взглянув на него, вдруг понял, что учителю было явно не по себе. Он будто чувствовал что-то, упорно витавшее в воздухе, насыщенном запахами со всех частей света. То, что делало атмосферу густой и вязкой, как вода в болоте, – так бывает в горах перед сильной грозой:
– Так вы не успели на аудиенцию к королю?
Монах покачал головой.
– К нам вышел вельможа с длинным списком в руках. Все просили о встрече – целая толпа столичной знати.
– И вас не пустили?
– До нас просто не дошла очередь.
Игорю Ивановичу временами казалось, что он просто висит в пространстве, не касаясь пола, не ощущая сырого холода от стен каменного мешка. Он мог двигаться, видел в темноте собственные ноги и руки, но тела не чувствовал. Оно осталось там, за столом в городской квартире, в сидячем положении, и кто знает, вполне возможно, разговаривало, отвечало, вздыхая, на язвительные реплики, если Алла опять, заскучав, устроила склоку… Он не знал, что происходило с ним в той реальности, пока сознание переносилось за многие сотни лет и километров. Никогда не мог предугадать, когда с ним это начнется, и начнется ли вообще… И от этого возникала неудовлетворенность своей пассивной ролью. Его вызывают – он идет. Не спрашивая, не возражая. Знать, не дано,
Он взглянул на монаха, закованного в кандалы. Тот сидел на куче соломы, подняв лицо кверху, и смотрел сквозь решетку на далекие, мигающие в вышине звезды… И сам в едва сочившемся мертвенном свете казался неземным существом – большой лоб. благородной формы, тонкий прямой нос и широко раскрытые глаза с затаенной мольбой, глядя в которые хотелось плакать.
– Ты сказал на допросе, что Таши-Галла в молодости спас Лангдарме жизнь во время охоты?
– Нет, – тихо ответил Чонг.
– Почему?
– Я узнал позже… уже здесь, в тюрьме. Он приходил.
– Кто?
– Учитель. Его дух хотел, чтобы несправедливость была устранена… Наверно, это он призвал вас.
– Почему ты так думаешь?
– Ну неужели вы не понимаете? – в отчаянии прошептал Чонг. – Он ведь рассказывал мне… Дом Черного мага, Шар… Многие хотели служить Шару, мечтали получить могущество, но он всегда выбирает только сам… И тогда сопротивляться невозможно, где бы ты ни был. Какой смысл магу удерживать своего ученика? Тот и так был прикован… Крепче, чем я сейчас.
– Но Таши-Галла мог во всем признаться. А он подставил под удар тебя.
– Ну и пусть.
Чонг помолчал.
– Он сделал то, что было предначертано. А может быть, у него не хватило сил ослушаться приказа… Поймите, его нельзя осуждать. Учитель и так выбрал себе страшную участь. Он не имел права умереть, не отомстив за всех – за меня, за короля Лангдарму… За тех, кто погиб в горной общине.
– Разве месть и вера в Будду совместимы?
– Учитель был монахом-воином. Он должен был отплатить. Это карма.
– Значит, ты думаешь, он подставил тебя, чтобы выиграть время и вернуться в горный храм?
– Да, – твердо ответил Чонг. – Вернуться в храм. Убить тех, кто осквернил его, они не заслуживали прощения. И умереть самому, чтобы его дух мог прийти ко мне. – На глазах у него сверкнули слезы. – Он все-таки выиграл. Вы – здесь, а значит, учитель выиграл…
– Солнцеподобный больше не будет принимать посетителей, – объявил царедворец. – Те, кто был приглашен официально, смогут занять места на дворцовой площади, где будут происходить празднества.
Чонг заметно погрустнел. Он очень надеялся услышать, о чем будет говорить король со старым учителем.
– Не волнуйся, – утешил его Таши-Галла. – Всему свое время. А сегодня правителю и в самом деле не до нас.
И Чонг, едва увидев буйство красок и заслышав надрывное звучание труб, забыл
Площадь перед дворцом Потала была заполнена народом. Люди стояли плотной толпой – трудно было даже переступить с ноги на ногу.
Каждый, особенно из стоявших в задних рядах, изо всех сил вытягивал шею – не пропустить бы чего. До начала главного действия оставалось совсем немного, уже и солдаты в серебристых парадных доспехах и алых накидках оттеснили народ в две стороны, образовав коридор – от начала площади, где в неё вливалась центральная улица города, до самого дворца короля Лангдармы, перед которым на помосте, покрытом золотистым шелком, стоял высокий трон из слоновой кости. Пока трон был пуст, только стража в золотой броне, с бронзовыми щитами в человеческий рост, стояла по бокам. Священные знамена Чжал-Цены, привезенные из храмов со всех уголков Тибета, развевались и хлопали на ветру.
Колесников стоял среди людей, ощущая запахи, исходившие от них, чувствовал их движения и нетерпеливые притоптывания, но стеснения толпой не было. Он казался себе свободным – бесплотным, тем более что его вроде и не замечали. Только немое удивление мелькало в глазах некоторых, когда они наталкивались на невидимое препятствие.
Им овладел вдруг какой-то мальчишеский восторг, ему тоже захотелось вытянуть шею (нужды в этом не было: все лежало перед ним как на ладони), потолкаться локтями, пытаясь пробиться в передний ряд… Хотелось почувствовать людей, стоявших бок о бок, и себя как часть этого мира (возвращаться в свой ни малейшего желания не было… Только вот Алёнка… Ее глаза и руки там, на вокзале, перед отходом поезда. «Я буду скучать по тебе». – «Я тоже. Я очень люблю тебя…». – «И я тебя люблю. Когда едешь в санаторий?» – «Через две недели». – «Вот видишь. Домой вернемся вместе…»). Когда это было? Давно, ещё в той жизни, где Серега. Туровский вспоминался только вихрастым мальчишкой с серьезными глазами… Где он понятия не имел о человеке, заставившем маленькую девочку, ребенка, хладнокровно и изобретательно совершить убийство. И надо было ещё жить как-то с этим новым знанием – удар не хватил, сердце не разорвалось. Что же это за орган, спокойно перенесший такое! И сейчас он испытывал восторг вместо ужаса. Дворец Потала в самом центре Лхассы лежал перед ним во всем великолепии, почти такой же, как на зарисовках Николая Рериха и его спутников, первых европейцев, побывавших в столице Тибета. Он своими глазами видел громадных каменных львов, охранявших ворота, и высокие резные колонны, поддерживающие массивную крышу над входом. Широкие лестницы поднимались с террасы на террасу, все выше и выше, к центральной башне с площадкой наверху, откуда открывалась величественная панорама хребта Кхорда-Ле…
Он на минуту забыл о событиях, которые вот-вот должны были произойти. Он знал о них, читал в расшифрованном манускрипте. Знал – и не мог повлиять на них… Броситься, расталкивая людей, ко дворцу? Задержать его не смогут, бесплотный дух не ведает, что такое преграда, и он доберется до короля Лангдармы и предупредит его… И Лангдарма не выйдет на площадь, Под прицел убийцы… или все-таки выйдет? Игорь Иванович видел Чонга в нескольких метрах от себя. Тот в некоторой растерянности крутил головой, пытаясь отыскать в толпе учителя. Их разъединили незадолго до начала праздника – вот она, роковая случайность! А он – он не может её предотвратить. Его участь – молча наблюдать.
И как знать, в какую сторону повернулись бы события, если бы он, Игорь Колесников, смог вмешаться…
На площади вдруг разом стихли все звуки. Лишь хлопали на ветру знамена да пофыркивали лошади конной стражи, стоявшей у Львиных ворот. Замолкли разговоры, люди замерли в ожидании… Это длилось несколько мгновений. Потом далеко, у дверей храма Майтрейи, вдруг тонко зазвучали трубы.
Их пение шло по нарастающей: вначале слышались только две или три трубы, их тонкие голоса вплетались в тишину осторожно, ласково, будто алые ленты в девичью косу. Но скоро к ним стали добавляться трубы побольше и пониже голосом – как мужчины-басы к женскому хору, а дальше пришва очередь визгливых цимбал и огромных, в человеческий рост, гулких барабанов.