Медленная смерть
Шрифт:
— Что вы считаете лучшими архивными источниками материалов по Неоистам? — спросил арт-историк.
— Здесь, в Лондоне, — ответила Элиот, — в Библиотеке Галереи Тейт и Библиотеке Национального Искусства хранятся все основные материалы. Кроме того, там же есть большая часть книг и журналов, с которыми вам стоит ознакомиться. Чтобы провести детальное исследование, вам придётся встретиться собственно с членами движения. Самое полное собрание материалов Британских Неоистов находится у Пита Хоробина и Боба Джонса.
— Можете ли вы остановиться на том, — вставил студент, — почему восьмидесятые стали десятилетием Неоистов?
—
— Да! — подтвердил студент в микрофон, при этом кивая.
— Хорошо, — сказала Элиот, — так что, несмотря на риторику антишестидесятников, панк явственно был развитием тёмной стороны контркультуры. Панк теперь относят к ситуационистам, потому что историки не способны обработать сложность молодёжных движений шестидесятых. Восьмидесятые были в этом плане ничуть не проще — всевозможные течения развивались независимо от Неоизма. Но историкам необходимо низвести культурную историю до нескольких обобщающих выражений — и в результате многие дви- 16
жения, до сих пор не имевшие ничего общего с Неоиз-мом, постепенно идентифицируются как Неоисты.
Я хотела бы развить некоторые идеи, невысказанные в нашей дискуссии, — крикнула Пенни Эпплгейт. — Мы здесь с Доном Пембертоном, и вместе мы составляем теоретически согласованную арт-группу «Эстетика и Сопротивление». По существу, мы сегодня говорим о способе производства арт-движений. Основная суть полемики, видимо, в том, что Неоизм был основным развитием традиций футуризма/дадаизма/ сюрреализма/ситуационизма, потому что фокусировал наше внимание на весьма искусственном процессе культурной легализации. О чём бы я хотела сказать, что «Эстетика и Сопротивление» пошли куда дальше Неоистов в изучении совместной культурной работы. «Эстетика и Сопротивление» уменьшили арт-группу до полного минимума — всего два человека. Экспериментируя с составными частями более широких культурных движений, «Эстетика и Сопротивление» достигли поистине глубокого понимания творческого процесса. '
— Ага, — выдал Пембертон, — вы все будете слышать имена «Эстетики и Сопротивления» раз за разом, и снова, и снова, потому что мы с Пенни самые значительные художники на поверхности этой планеты за последние два миллиона лет! Пенни чертовски умна, а я самая творческая личность за всю историю мира!
Из зала понеслись стоны, в основном тех, кто не понаслышке был знаком с тем, как Пенни и Дон привлекают к себе внимание. Карен Элиот не собиралась продолжать дискуссию, в колёса которой «Эстетика
«Рейдеры» порядочно набрались, поскольку весь вечер сидели в пивных палатках и наливались лагером. Бесплатный концерт тянулся к закрытию, и к тому моменту, как «Junk» вышли на сцену, бармены отказались подавать пиво жаждущей толпе скинхедов. Палатку скоро должны были уже разобрать, и тогда «Жаворонки в Парке» для жителей Северного Лондона останутся просто плохим воспоминанием.
Джонни Махач повёл свою банду к сцене. Они проталкивались мимо хипей, колышущих конечностями в идиотском подобии танца, топали по парочкам, ласкающимся в траве, и словесно поносили подонков, отчаянно нуждающихся в ванне.
— Обрежь патлы, скользкий кусок говна! — плюнул Худой в совсем уж невыносимый образчик нестиранной кожи и джинсов.
— Не навязывай мне свои фашистские взгляды, парень, — тренькнул хиппи. — Тебе надо расслабиться, успокоиться, и пускай каждый занимается, чем хочет!
Удар в нос успокоил хипаря. Ублюдок опал, как шарик, проколотый булавкой, потом начал корчиться в грязи, тискать свой распаханный клюв в тщетной попытке унять поток крови.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Худой, пиная его по рёбрам.
— Следующая песня с нового альбома, — объявил вокалист Себастьян Сиджвик. — Она называется «Разговор в Аду между Рембо и Джоном Ди»;
— Загасим их! — крикнул Джонни Махач своим ребятам, когда со сцены донеслись первые аккорды песни.
«Рейдеры» выпрыгнули на сцену, Ходжес тут же схватил микрофонную стойку и врезал ей по морде Сиджвику. Певец улетел назад, в барабанную установку, поливая пол кровью изо рта. Бунтыч разбирался с басистом, а ТК завалил гитариста. Самсон отбивался от двух менеджеров, пытающихся спасти группу. Худой вцепился в микрофон и сунул его под нос Бунтычу. Каждый скинхед знал свою роль в битве.
— На что он похож, Худой? — спросил Бунтыч, вбивая каблук ботинка в лицо басисту.
— Он у нас свирепый ублюдок! — заорал Худой во включённый микрофон.
— Махач, Махач, Махач, перед вами Джонни Махач, Джонни Махач всех загасит, да! — пропели двое скинхедов.
Тема явно не пришлась по душе собравшимся пацифистам. Но сборище не отважилось засвистеть, потому что в результате скинхедовские ботинки имели все шансы впечататься в мягкие хипповские яйца. Большая часть хипей пришла специально послушать гранж-рок «Джанка», и им совсем не понравилось, что из-за «Рейдеров» их любимое развлечение закончилось досрочно.
— Блядские трусы! — крикнул Джоини сборищу хиппи, забрав микрофон у Худого. — Здесь вас тысячи три — но стоит появиться пяти скинхедам, и вы тут же обсираетесь!
Оскорбление пробудило от летаргии нескольких неандертальцев. На сцену полетели бутылки, одна попала в Бунтыча, расколовшись о его череп. Однако скинхед лишь сделал шаг назад. Он стоял на ногах, сверкал глазами на хиппи, и кровь текла по его лицу. Остальная бригада спряталась за стойкой колонок и пинала колонки, пока они не опрокинулись, сломав ногу недостаточно проворному хипану. Чуть позже Джонни заметил легавого, бегущего к сцене. Он выкрикнул инструкции, и «Рейдеры» разделились, успешно избежав знакомства с наручниками.