Медленно схожу с ума
Шрифт:
— Зачем пардон! Ты же знаешь — я от тебя без ума…
— Они не дают ни одной ноты сфальшивить, ничего не прощают, ни единого неверного шага! У меня уже нервное истощение, жестокость зверская всё это искусство в гробу я его видел!
— Спокойно, спокойно, мы тебе прощаем — и даже не одну ноту. Ну хочешь — сразу три? Нет, не будем мелочиться — пять!
— Спасибо, спасибо, матерый ты мой…
— Ну так мы же не звери!
— Все люди — хорошие.
— Если все хорошие, чего Бог-то распинался? Чтобы хорошим праздник
— Говорить о Боге нетрезво, неинтеллигентно… спасибочки, у меня еще есть… и дико старит.
— А я вообще атеист!
— Ну ты крут!
— Знала бы, куманек, что ты такой, порты бы надела… Комары всю жопу искусали!
— А я вот хочу спросить — что такое дзен?
— Кто, кто привел сюда это невинное создание?
— Это когда ты как шар и ничего не хочешь.
— А я не хочу ничего не хотеть — я много чего хочу!
— Ну и хоти себе, дитятко, на здоровье — никто ж не заставляет!
— И что, эти дзеновы монахи — совсем-совсем не трахаются?
— Еще как! Но тайком.
— Вот и ладненько! Всё бледнеет перед любовью…
— Мне дико было смешно — прямо не могу молчать! И я послала тоже объявление, примерно такое: некрасивая бедная советская женщина с вредными привычками и жилищными проблемами, многодетная мать, плохая хозяйка с врожденным отвращением к работе на садовом участке, не нежная и не ласковая, придирчивая, ревнивая и до жути меркантильная, ищет очень богатого мужа, девственника не старше двадцати лет с фигурой Аполлона, машиной, виллой в Испании или Франции /Флориду не предлагать — там негров слишком много/, без детей и других вредных привычек. И что ты думаешь? Они это напечатали! Это был мой первый скромный вклад в мировую литературу…
— И звонили?
— Не то слово! Все питерские психи сочли за честь отметиться. Две недели без продыху на телефоне, мрак… Пара придурков даже обещались убить.
— Да за что убивать-то?
— Как за что? За наглость. Каждый второй спрашивал: вы это всерьез — или шутка юмора? Я им честно: ребята, у меня всегда всё совершенно всерьез! Вам сколько? Двадцать два? Так вы уже старый, вам уже на кладбище пора! Двое детей? Да вы что, с ума рехнулись? Мне своих девать некуда! Комната в коммуналке? Ну ты мужик даешь! Я тебе спонсор, что ли? Комната в коммуналке — и он мне еще звонит! Ну не наглец, а?.. Очень было весело…
— Ужас…
— Вот и я говорю…
— «Стремный» в положительном смысле? Еще филолог называется… Это когда опасно — и все-таки жутко притягательно. Знаешь, что дело может плохо кончиться — и не можешь устоять, прёшь как рыба на нерест. Стремное дело, братец кролик! Умирать так с музыкой, перед смертью не надышишься, но как сладок последний вдох, и чем больше женщину ты любишь, тем меньше она, ну и плевать, какой же смысл любить меньше, чтобы тебя больше? Это же бред какой-то, паранойя! А не стремно не считаться с потерями? А не стремно потерпеть поражение, да
— Тише-тише-тише…
— В гробу отоспимся!
— Чума…
— Обыкновенный тихий омут — черти не сдаются! Ангелы обнажили мечи: плачут — но рубят, рубят — и плачут!
— За это надо выпить.
— Напоите, напоите меня вином! Накормите не помню чем!
— Салатику, а?
— Я не кролик — мяса хочется не могу!
— Мяса нет? Нет мяса, моя прелесть, только колбаска, стремная ты наша…
— Она какая-то из бумаги… Воя такая искусственная и правильно розовая… Ужасно! Может Вовчика зажарим, а? На маслице постненьком, с укропчиком — может ничего, а?
— В тебе проснулся зверь. Не надо, Вовчик невкусный…
— И впрямь… Он совсем, совсем невкусный! А по перьям не допрешь, такие перышки с виду аппетитные…
— У меня от нее волосы на жопе дыбом встают…
— Да нет, не то что я недотрога — но бывают руки тупые, руки бездарные, руки отвратительные и много всяких других рук…
— А у меня?
— Покажь. Так-так-так… Странно… Ничего себе!
— Ну, чего там?
.. — Даже не знаю как и сказать… Я потрясена до глубины души… Слушай, может пойдем чайку попьем, а?
— Не бойся, Лялечка тебе худого не сделает…
— Не пугайте ребенка! Он уже на грани истерики… Ребенок, расслабься — я не пью чай с семидесятого года прошлого века… Что уже, и помечтать нельзя? А знаешь ли ты, ребенок, что мы здесь поём веселые песни правильными голосами, никто никого не обижает, мы по-братски половиним закуску, вспоминаем былое, делимся жизненным опытом с молодежью, оберегаем хрупкий мир, спорим недолго и в душе, голоса не повышаем и материмся умеренно? Знаешь ли ты, какие мы тут все хорошие? Наши тигры спят, они еще не проголодались по-настоящему…
— Что с вами?
— Это пустота, теплохладная морось безлюдства, все как бы за толстым стеклом, я не могу дотянуться… Боже, Боже!
— Вадик, принесите воды. Быстрее.
— И вот потихоньку всё начинает сходиться к сладким воспоминаниям былых утех… Какая бурная и сочная у вас жизнь! Я слушаю передачу «как это было» — и вот как оказывается: легко и просто, жизнерадостно, весело, забавно, комично…
— Ну глоточек, а? Зубки разожмем, а? Господи боже ты мой да что же это такое…
— Я не понял — она же рта не открыла даже!
— Книжки читать надо — это чревовещание называется…
— И никогда — страшно, больно, незавершенно, фальшиво, грязно, нелюбовно, грубо, просто подвернулось, скучное утреннее удивление «а это кто?», не кочевряжся, не маленькая, и тайный позор, и в жизни только раз, а может никогда! Мы сошлись для радости, а не для слез — поднимем же стаканы и разобьем их разом! Уйдите, музы — это не для вас… Ё-кэ-лэ-мэ-нэ!
— Ну вот, опять фольклор… Слава Богу!