Медленные пули
Шрифт:
Я еще раз с опаской глотнула из пиалы. Я и забыла, какие напитки нравятся нам, марсианам: пиво в глиняных кружках, способных впечатлить своими размерами даже викинга, и кофе в посудинах, из которых вполне мог бы прихлебывать кумыс Чингисхан после целого дня кровопролития.
– Расскажите, как мне удалось заполучить карту памяти, – и я, возможно, останусь, чтобы допить кофе.
– Вот этого я не могу знать наверняка.
– Ага. – Я улыбнулась. – Слабое место.
– Нет, просто я понятия не имею, кому Эдди мог продать карту. Но сам я точно продал ее ему.
Все это внезапно перестало походить на совсем уж напрасную трату времени.
– Эдди до сих пор занимается своей торговлей, – сказала я, припомнив запах дури, сочившийся из передвижной лавки старьевщика и разливавшийся по пологим склонам долины Ареса. – Карту он никому не продавал до меня, пока я не занялась расследованием, касающимся «Гидры».
Он откинулся на спинку стула:
– Итак, теперь вы готовы согласиться с тем, что я тот, за кого себя выдаю?
– Я не уверена. Пока еще.
– Но вы настроены менее скептично, чем несколько минут назад?
– Вероятно, – ответила я.
Все это еще предстояло всесторонне обдумать.
– Послушайте, мой внешний вид – не моя вина. Гроссарт, которого вы знаете по своим исследованиям, был мальчишкой, тридцатилетним парнем.
– Но вы, должно быть, прошли курс лечения от старости, иначе мы не вели бы сейчас этот разговор.
– Верно, только это было ничуть не похоже на марсианское лечение. Не забывайте: если бы его можно было пройти запросто, вообще не случилось бы никаких беспорядков. А я в то время был слишком занят, стараясь исчезнуть, чтобы думать еще и о качестве лечения. – Он потер рукой макушку: морщинистая красная кожа в венчике колючих седых волос. – Мой психологический возраст составляет примерно семьдесят лет, хотя я родился сто тридцать два года назад.
Теперь я взглянула на него внимательнее, вспоминая изображения Джима Гроссарта, с которыми ознакомилась много лет назад. Его лицо было настолько лишено индивидуальных черт – чистый холст, – что не было смысла гадать, как он мог бы выглядеть в старости. Но на самом деле ничто в человеке, сидевшем напротив, не противоречило моим ожиданиям.
– Если вы действительно Джим Гроссарт… – Теперь я говорила, понизив голос.
– Никаких «если», Кэрри.
– Какого черта вы ждали семнадцать лет, чтобы со мной встретиться?
Он улыбнулся:
– Вы уже допили кофе?
Мы вышли из «Ленивцев» и поднялись на лифте на шестнадцатый уровень города, к тому месту, откуда прыгали дайверы. Их падение начиналось с мостков, которые выступали на тридцать метров из городской стены и завершались кольцеобразной платформой. Дайверы в ярких костюмах стояли в ожидании на кольце – ограждение было только с внешней стороны, – и время от времени один из них шагал в центр кольца и падал. Иногда они прыгали по двое и по трое; иногда были связаны друг с другом. Из всей амуниции у них имелось лишь дыхательное оборудование и костюмы белок-летяг – ни парашюта, ни страховочного реактивного
Это сильно смахивало на самоубийство. А иногда им и являлось.
– Должно быть, это весело, – заметил Гроссарт, пока мы уютно сидели в герметизированной смотровой галерее.
– Ага. Если вы клинический сумасшедший.
Мне тут же захотелось взять свои слова обратно, однако Гроссарта они, кажется, не задели.
– Ну, прыжки со скалы не так уж трудны, если вы интуитивно схватываете суть уравнений Навье – Стокса и знакомы с основными принципами аэродинамики. Там даже дают напрокат беличьи костюмы для двоих.
– Даже не думайте об этом.
– Что, высота – это не ваше? – произнес он, отворачиваясь, к моему несказанному облегчению, от окна. – Не очень-то по-марсиански.
Он был прав, пусть мне и не хотелось это признавать. Сила притяжения на Марсе немногим меньше двух пятых от земной – этого недостаточно, чтобы почувствовать разницу при падении со значительной высоты, зато хватает, чтобы марсиане росли, гораздо реже страдая от болезненных столкновений тела с поверхностью планеты, которые жители Земли принимают как должное. Марсиане относятся к высоте так же, как остальное человечество – к электричеству: всего лишь понимают, что это опасно, но никак не чувствуют сосущего под ложечкой страха.
А я чертовски долго отсутствовала.
– Идемте, – сказала я. – Пробежимся по сувенирным лавчонкам. Моя прапрабабушка не простит мне, если я не пришлю ей какую-нибудь пеструю дрянь.
Мы с Гроссартом выбрали один из магазинчиков, которые тянулись вдоль внутренней стены смотровой галереи, и протиснулись мимо стендов с открытками, стоявших по бокам от двери. В магазине было полно народу, но никто не обратил на нас внимания.
– Господи, только взгляните на это. – Гроссарт поднял пресс-папье – заполненную снегом половинку шара с моделью «Гидры», замершей на красном пластиковом основании.
Там был даже Гроссарт: крошечная фигурка в скафандре, лишь немногим меньше самого посадочного модуля.
– Простенько, но со вкусом, – сказала я. – По крайней мере, если сравнивать с этим. – И показала ему брелок в виде существа, которого при снисходительном отношении можно было принять за ленивца.
– Нет, это весьма достойный образчик товара. Взгляните-ка. – Гроссарт взял камень янтарного цвета и прочитал написанное на ценнике: – «Лечебный кристалл ленивцев. Этот камень видоизменяет и фокусирует естественные хромодинамические поля тела, обеспечивая душевную и физическую гармонию».
– Но вы же не сможете доказать, что он этого не делает?
– Нет, но, мне кажется, Брэд Тричлер захотел бы донести несколько интересных мыслей до его владельца.
Я приободрилась при упоминании геолога с «Гидры».
– Хотелось бы познакомиться и с Тричлером тоже. И с Мануэлом д’Оливейрой, пока мы здесь. Это возможно?
– Возможно.
– Я имею в виду – здесь и сейчас.
– Я понимаю, что вы имеете в виду. Да, это возможно. В конце концов, все они здесь.
– И вы не возражаете против разговоров о них?