Медноголовый
Шрифт:
— Что думаешь делать? — поинтересовался у Старбака Томас Труслоу, пока капитан Мерфи готовил двух коней.
— Попрошу помощи у Адама.
— В Ричмонде, значит? Свидишься с моей Салли?
— Надеюсь.
Предвкушение встречи с девушкой отчасти примирило его с выдворением из Легиона. Но лишь отчасти.
— Скажи ей, что я думаю о ней. — неохотно попросил Труслоу, и в его устах это звучало, как признание в любви и прощении, — может, ей надо чего…
Он насупился и умолк. Едва ли его дочь сейчас могла нуждаться в чём-то, что мог дать ей он.
— Желал бы я… — начал сержант
Старбак предположил, что Труслоу сейчас скажет, де, желал, чтобы его единственное дитя избрало себе иную стезю, нежели ремесло шлюхи, но сержант ошеломил его, окончив фразу иначе:
— Ты и она… Хотел бы, чтобы вы были вместе.
Старбак порадовался тому, что в темноте не видно, как запылали его щёки:
— Салли нужен человек с более ясным и радужным будущим, чем у меня.
— Бывают и хуже. — возразил сержант.
— Сомневаюсь. — Старбака вновь охватило острое чувство жалости к себе, — У меня нет ни дома, ни денег, ни работы.
— Ненадолго. — уверенно произнёс Труслоу, — Ты же не дашь сукиному сыну Фальконеру одержать над собой верх?
— Не дам. — вздохнул Старбак, подозревая, что уже дал.
Он был чужаком в чужой земле, и его непримиримые враги обладали богатством и влиянием, неизмеримо превосходя его в могуществе.
— Возвращайся, капитан. — буркнул Труслоу, — А я до твоего возвращения пригляжу за ротой. Не забалуют.
— Тебе для этого не нужен я, сержант, — высказал Натаниэль давно выстраданное и думанное-передуманное, — И никогда не был нужен.
— Дурень. — грубовато одёрнул его Труслоу, — У меня нет твоих мозгов, и ты — дурень, капитан, если сам не смекнул такой простой штуки.
Звякнула цепь уздечки. Капитан Мерфи вёл сквозь дождь двух осёдланных лошадей.
— Попрощайся с ребятами. — напомнил капитану Труслоу, — и пообещай им, что вернёшься. Им это нужно.
Старбак попрощался. Имущества у солдат роты было всего ничего — то, что на спине унесёшь, но они старались хоть что-нибудь командиру подарить. Старбак с трудом отбился от серебряного часового ключа с греческими буквами «Фи-Бета-Каппа», взятого с мёртвого янки на Боллз-Блефе Джорджем Финни, не взял также и деньги, собранные взводом сержанта Хаттона. С собой Натаниэль прихватил лишь отпускное свидетельство и одеяло, притороченное к чужому седлу. Накинув на плечи шинель Оливера Венделла Холмса, вскарабкался в седло.
— Скоро увидимся! — пообещал он бойцам с уверенностью, которой в душе не испытывал, и ударил коня шпорами, спеша поскорее уехать, чтобы не выдать ненароком владеющего им отчаяния.
Старбак с Мерфи миновали тёмную палатку Свинъярда. Три чёрных раба подполковника забились от непрекращающейся мороси под фургон и молча провожали двух всадников настороженными взглядами. Звук копыт поглотила ночь.
Утром дождь продолжал капать. Бёрд спал плохо и ощущал себя глубоким старцем, выбираясь из крытого дёрном шалаша к костерку. Палатка Свинъярда уже была свёрнута и погружена в фургон, готовый к дневному маршу на Фредериксбург. Почти километром севернее с гребня дальнего холма двое конных янки рассматривали вражеский бивуак, затуманенный моросью. Хайрем Кетли, туповатый, но очень усердный ординарец майора, принёс ему кружку
— С добрым утречком! Вы, должно быть, Бёрд?
Майор медленно кивнул, но руку жать не спешил.
— Свинъярд! — представился подполковник, — Жалко, что не мог побеседовать с вами ночью, хворал.
Он неловко убрал ладонь. Похоже, Свинъярд искренне полагал, что ни с кем ночью не встречался.
— А мы беседовали. — рассеял его неведение майор.
— Э-э… беседовали?
— Ночью. В вашей палатке.
— Да? А я не помню. Всё моя проклятая малярия. — жизнерадостно объяснил подполковник.
Щека его подёргивалась не так сильно, как ночью, и создавалось впечатление, что Свинъярд игриво подмигивает.
Борода полковника была мокрой после умывания, мундир вычищен, волосы расчёсаны и набриолинены. В изувеченной руке он держал памятный Бёрду по ночным событиям хлыст.
— Лихорадка. То отпускает, то усиливается. — ничуть не смущаясь, гнул свою линию подполковник, — Особенно по ночам донимает. Наутро после приступа ни черта не помню.
— Да уж, здоровым вы не выглядели. — буркнул Бёрд.
— Но сейчас я в порядке и полон сил. Нет лучшего лекарства против малярии, чем здоровый сон. Я — заместитель Вашингтона Фальконера.
— Мне это известно.
— Отныне вы приписаны к его славной бригаде, — продолжал Свинъярд бодро, — В неё, кроме вас, входит кучка арканзасских оборванцев, молодцы из 12-го и 13-го флоридских полков и наши земляки-виргинцы из 65-го. Генерал Фальконер прислал меня познакомиться с вами и ввести в курс дела. К Фредериксбургу идти вам больше нет необходимости, вместо этого вы должны воссоединиться с бригадой западнее. Здесь всё подробно описано.
Он передал Бёрду сложенный лист бумаги, запечатанный кольцом Фальконера. Сломав сургуч, майор пробежал глазами документ. Легиону предписывалось следовать мимо Фредериксбурга до Локас-Гров.
— Бригада в резерве, так что на дорогу у нас уйма времени. — подполковник замялся, — Есть, правда, один неприятный вопросец, с которым надо покончить до того, как мы выступим.
Взяв Бёрда под локоток, полковник увлёк его в сторону от остальных офицеров:
— Нечто очень щекотливое…
— Старбак? — в лоб спросил Бёрд.
— Как вы догадались? Да, Бёрд. Старбак. Поганое дело, Бёрд. Ненавижу увольнять парней, майор. Не в моей это натуре. Прямота всегда была визитной карточкой Свинъярдов, и хоть принесла она нам немало неприятностей, мы слишком стары, чтобы меняться. Старбак, точно. Генералу он не по душе, и он поручил избавиться бедолаги со всей свойственной мне обходительностью. Хотел вот посоветоваться с вами, Бёрд, как получше это сделать.
— Не трудитесь. — печально сказал майор, — Он уехал ночью.