Медной горы хозяйка

Бажов Павел Петрович

– Нагребай, – говорит, – сколько надо, – а сама тут же стоит, смотрит.

Ванька хоть старатель был маломальный, а кошелек у него исправный, больше всех. Набил натуго, а все ему мало. Охота бы в карманы насовать, да боится: Хозяйка сердито глядит, а сама молчит. Делать нечего, – видно, надо спасибо сказать. Глядит, – а никого нет. Оглянулся на тайник, и его не стало. Будто не было вовсе. На том месте камень лежит, на медведя походит. Пощупал Ванька кошелек – полнехонек, как бы не разошелся. Поглядел еще на то место, где камешки

брал, да айда-ко поскорее домой. Бежит-бежит да пощупает кошелек: тут ли. Хвостом волчьим над ним помашет, крестиком потрет и опять бежит. Прибежал домой задолго до вечера. Баба даже испугалась.

– Баню, – спрашивает, – топить?

А он как дикой.

– Занавесь-ко, – кричит, – окошки на улку! – Ну, баба, конечно, занавесила чем попало оба окошечка, а Сочень кошелек на стол:

– Гляди!

Баба видит – полон кошелек каких-то зеленых зернышек. Обрадовалась сперва-то, закрестилась, потом и говорит:

– А может, не настоящие?

Ванька даже осердился:

– Дура! В горе, поди, брал. Кто тебе в гору подделку подсунет? – Про то не сказал, что ему Хозяйка сама камни показала да еще наказ дала. А Сочнева баба все ж таки сумлевается:

– Ежели ты сразу кошелек набил, так лошадные мужики узнают – возами привезут. Куда тогда эти камешки? Малым ребятам на игрушки да девкам на буски?

Ванька даже из лица вспыхнул:

– Сейчас узнаешь цену такому камешку!

Отсыпал в горстку пять штук, кошелек на шею и побежал к щегарю:

– Кузьма Мироныч, погляди камешки.

Щегарь оглядел. Стеколко свое на ножках взял. Еще оглядел. Кислотой попробовал.

– Где, – говорит, – взял?

Ну, Ванька, конторская нюхалка, сразу и говорит:

– На Красногорке.

– В котором месте?

Тут Ванька схитрил маленько, указал – где сперва-то работал.

– Сумнительно что-то, – говорит щегарь. – По железу медных изумрудов не бывает. А много добыл?

Ванька и вытащил кошелек на стол. Щегарь взглянул в кошелек и прямо обомлел. Потом отдышался, да и говорит:

– Поздравляю вас, Иван Трифоныч! Счастье вас поискало. Не забудьте при случае нас, маленьких. – А сам Ваньку-то за ручку да все навеличивает. Известно, деньги чего не делают! – Пойдемте, – говорит, – сейчас же к приказчику.

Ванька так и сяк:

– Помыться бы сперва, в баню сходить, переоболокчись.

А это ему охота было камешков отсыпать. Только щегарь свое:

– С таким-то кошелем не то что к приказчику, к царю можно идти. Не побрезгует, во всякое время примет.

Ну, делать нечего. Привел щегарь Ваньку к приказчику. А там сборище како-то было. И сам старый барин тут же, только что приехал. Сидит осередь комнаты и рожок при ухе держит, а приказчик ему: «ду-ду», наговаривает всяку штуку.

Зашел щегарь в ту комнату, обсказал что надо, а приказчик сейчас же в рожок барину задудел:

– Нашли-таки мы медные изумруды. Один верный человек расстарался.

Надо его наградить как следует.

Привели Сочня в комнату.

Достал он свой кошелек, подал барину да еще и руку ему чмокнул. Барин даже удивился:

– Откуда такой? Весь порядок знает.

– В лакеях раньше-то состоял, – задудел приказчик.

– То-то и есть, – говорит барин, – сразу видать. А еще толкуют, что из дворовых плохие работники. Вон этот сколько добыл.

Сам эдак подкидывает кошелек на руке-то. Кругом вся заводская знать собралась. Барыни, кои поважнее, тут же трутся. Барин стал кошелек развязывать, да сноровки нет, он и подал Сочню – развяжи-де. Сочень рад стараться: дернул ремешок, растянул устьице.

– Пожалуйте!

И тут такой, слышь-ко, дух пошел, – терпеть нельзя. Ровно палую лошадь либо корову затащили. Барыни, которые поближе стояли, платочками рты-носы захватили, а барин на приказчика накинулся:

– Эт-та что? Надсмешки надо мной строишь?

Приказчик хвать рукой в кошелек, а там ничем-ничегошеньки, только дух того гуще пошел. Барин захватил рот рукой да из комнаты. Остальные – кто куда. Один приказчик да Сочень остались. Сочень побелел весь, а приказчик от злости трясется:

– Ты это что? А? Откуда столь вони насобирал? Кто научил?

Сочень видит – дело плохо, давай рассказывать все начистоту. Ничего не утаил. Приказчик слушал-слушал, да и спрашивает:

– Награду, – говоришь, – сулила?

– Сулила, – вздохнул Сочень.

– От меня сулила?

– Так и сказала: наградит из своей руки да еще из казны добавит.

– Получай тогда, – заревел приказчик да как двинет Сочня по зубам – чуть он угол башкой не прошиб.

– Это, – кричит, – тебе задаток. Награду на пожарной получишь. До веку ее не забудешь.

И верно. На другой день отсыпали Сочню столько, что на своих ногах донести не смог – на рогоже в лазарет стащили. Даже те, кому не раз случалось Сочня колачивать, пожалели маленько.

– Достукался, конторская нюхалка!

Только и приказчику не сладко поелось. В тот же день барин давай его допекать:

– Как ты смел такую штуку подстроить?

Приказчик, понятно, финти-винти:

– Не причастен этому делу. Старателишко меня подвел.

– А кто, – спрашивает, – этого старателишка ко мне допустил да еще с этаким кошельком?

Приказчику податься некуда, сознался:

– Моя оплошка.

– Вот и получи. По заслуге. Ступай-ко из приказчиков надзирателем на Крылатовско, – говорит барин да еще своим подручникам, кои при разговоре случились, объясняет:

– Пущай, дескать, на вольном воздухе пробыгается. И так-то от него дух тяжелый. Недаром козлом дразнят, а теперь и вовсе его видеть не могу. С души воротит, после вчерашнего-то.

На Крылатовском тот приказчик и в доски ушел. После прежнего-то житья несладко тоже пришлось.