Медной горы хозяйка
Шрифт:
Артюха усмехнулся и промолвил:
– Тринадцатый на придачу получишь!
Немец после этого поежился, похинькал, что денег много выкладывать надо, да дедушко Мирон заворчал:
– Коли денег жалко, на что тогда людей беспокоишь. Не от безделья мне с тобой балясничать! Либо отдавай деньги, либо ступай домой!..
Отдал тогда немец деньги, а Сергач и говорит:
– С утра приходи, – лак варить буду.
На другой день немец прибежал с весами да какими-то трубочками и четвертную бутыль
Артюха, конечно, стал лак варить из тех сортов, про кои проезжему немецкому барину сказывалось. Короткопалый Двоефедя, видать, сомневается, а сперва молчал. Ну, как стал Артюха горстями сажу подкидывать, не утерпел, проговорился:
– Черный лак из этого выйдет!
Артюха прицепился к этому слову:
– Ты как узнал? Видно, сам варить пробовал?
Немец отговаривается: по книжкам, дескать, составы знаю, а самому варить не доводилось. Артюха свое твердит:
– А я вижу – сам варил!
Немец тут строгость на себя напустил:
– Что, дескать, за шутки такие! Собрались по делу, а не для пустых разговоров!
Под эти перекоры лак и сварился. Снял Артюха с огня казанок, а как он чуть поостудился, немец всю варю слил в четвертину и наладился домой тащить, да Артюха не допустил.
– Припечатывать, – говорит, – припечатывай, а место лаку в моей малухе должно быть.
Немец тут давай улещать Артюху. То да се насказывает, а в конце концов говорит:
– По какой причине мне не веришь?
– А по той, – отвечает, – причине, коя у тебя на ладошке обозначена.
Немцу это вроде не по губе пришлось. Сразу ладонь книзу и говорит:
– Это делу не касательно.
Только Артюха не сдает.
– Человечья рука, – говорит, – ко всякому касательна. По руке о делах дознаться можно.
Короткопалый тут вовсе осердился, запыхтел, зафыркал, припечатал бутыль своей немецкой печатью и погрозил:
– Перед делом при свидетелях печать огляжу!
– Это, – отвечает Артюха, – как тебе угодно. Хоть всех своих знакомцев зови.
С тем и разошлись. Немец, понятно, каждый день наведывался, – не пора ли? Только Артюха одно говорил: рано. Мастера тоже приходили лак поглядеть. Поглядят, ухмыльнутся и уйдут. Дней так через пяток, как в бутыли отстой обозначаться стал, объявил: можно лакировать.
На другой день немец свидетелей привел, и дедушко Мирон тоже пришел. Оглядел печать, подносы немец выбрал, в бане тоже все досмотрели, нет ли какой фальши.
Дедушко Мирон для верности спросил немца, дескать, все ли в порядке? Немец сперва зафинтил, – может, что не доглядели, а дедушко ему навстречу:
– А ты догляди! Не торопим.
Немец потоптался-потоптался, признал:
– Фальши не замечаю, а только сильно тут жарко. При работе надо двери отворить.
Артюха на это замялся и говорит:
–
Дедушко Мирон и те, другие-то, свидетели, даром что из торгашей, это же сказали:
– Всем, дескать, известно, что лак наводят по баням в самом горячем пару, – как только может человек выдюжить.
На этом разговор кончился. Ушли свидетели и дедушко Мирон с ними. Остался Артюха один на один с немецким Двоефедей и говорит:
– Давай разболокаться станем. Без этого на нашей работе не вытерпеть. И тебе надежнее, что ничего с собой не пронесу.
А сам посмеивается да бороду поглаживает.
Баня, и верно, вовсе жарко натоплена была. Дров для такого случаю Артюха не пожалел, на натурность свою понадеялся. Немец еще в предбаннике раскис, в баню зашел – вовсе туго стало, а как стал Артюха полной шайкой на каменку плескать, немец на пол лег и слова вымолвить не может, только кряхтит да керкает.
Артюха кричит:
– Полезай на полок! Там, поди-ко, у нас все наготовлено.
А куда немец полезет, коли к полу еле жив прижался, головы поднять не может. Артюха на что привычен, и то чует – перехватил малость. Усилился все-таки, забрался на полок и давай там подносы перебирать, а сам покрикивает:
– Вот гляди! Лаком плесну, кисточкой размахну – и готов поднос. Понял?
Немец ползет поближе к дверям да бормочет:
– Ох, понял.
Артюха, конечно, живо перебрал подносы, соскочил на пол и давай окачиваться холодной водой. Баня, известно, не вовсе раздольное место: брызги на немца летят. Поросенком завизжал и выскочил из бани. Следом Артюха выбежал, баню на замок запер и говорит:
– Шесть часов для просушки.
Немец, как отдышался, припечатал двери своей печатью. Как время пришло, опять при дедушке Мироне и обоих свидетелях стал Артюха поделку сдавать. Все, конечно, оказалось в полной исправности, и лаку издержано самая малость. Дедушко Мирон тогда и говорит:
– Ну, дело кончено. Получай, Артемий, деньги.
И подает ему пачку. Свидетели тоже помалкивают, а немец еще придирку строит.
– Тринадцатый, – говорит, – поднос где?
Артюха отвечает:
– За этим дело не станет. В уговоре не было, чтоб на этот поднос в той же партии лак заводить. Я и сделал его особо. Сейчас принесу. Сразу узнаешь, что для тебя готовлено.
И вот, понимаешь, приносит поднос, а на нем короткопалая рука ладонью ввеpx. На ладони рванинка обозначена. И лежит на этой ладошке семишник, а сверху четкими буковками надписано:
«Испить кваску после баньки».
Покрыт поднос caмым первосортным хрустальным лаком. Как влита рука-то в железо.
Немец, понятно, зафыркал, заругался, судом грозил да так ни с чем и отъехал.