Медовый месяц: Рассказы

Мэнсфилд Кэтрин

Шторы на окнах еще не были раздвинуты, сквозь них в комнату проникал голубой свет, а снаружи качались белые ветки деревьев.

В комнате властвовала женщина — много цветов, фотографий, шелковые подушки, на полу ковер, огромная шкура тигра под роялем — высовывается лишь голова.

— Ничего, — ответил Макс. — Виктор будет поздно. Он просил, чтобы я зашел и сказал тебе.

Макс принялся шагать взад и вперед по комнате, затем стащил с себя перчатки и бросил их на стол.

— Перестань,

Макс, — сказала Эльза. — Ты действуешь мне на нервы. Страшно болит голова; поднялась температура, меня лихорадит… Это заметно?

Остановившись возле окна, Макс искоса посмотрел на нее.

— Нет. Не заметно.

— Ты просто невнимателен. А на мне новый халат.

Эльза запахнула полы халата и похлопала ладонью по дивану.

— Садись-ка рядышком и расскажи, почему ты такой сердитый.

Но Макс не отошел от окна и лишь поднес руку к глазам.

— Ох, — произнес он. — Не могу. Устал… вымотался… погиб.

В комнате воцарилась тишина. Журнал мод, прошелестев страницами, упал на ковер. Эльза села, сложив на коленях руки; у нее в глазах появился незнакомый огонек, рот выделялся красным пятном.

Наконец она тихо произнесла:

— Иди сюда и объясни. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Понимаешь, и понимаешь лучше меня. Ты же дурачилась с Виктором в моем присутствии, чтобы мне стало еще тяжелее. Ты мучила меня, завлекала, предлагала мне все и ничего. С начала и до конца ты играла со мной, как паук с мухой, — и я ни на одно мгновение, ни разу, не поддался иллюзии. И ни на мгновение не мог воспротивиться.

Макс медленно повернулся.

— Что ты замышляла, когда попросила меня приколоть цветы на вечернее платье, когда, причесываясь, позволила войти в свою спальню в отсутствие Виктора, когда изобразила ребенка и велела мне кормить тебя виноградом? А когда, разыгрывая непосредственность, бросилась ко мне и стала искать сигареты во всех карманах, отлично зная, где они (и я знал, что ты знаешь — но подыгрывал тебе)? Ты думала, что разожжешь огонь, но сможешь регулировать его, он будет мирным и безобидным. А теперь ты пытаешься спасти дом от пожара?

Эльза вдруг побледнела и тяжело вздохнула.

— Не говори со мной так. У тебя нет права так со мной разговаривать. У меня есть муж.

— Хм, — усмехнулся он, резко вскидывая голову. — И Виктора ты любишь, как кошка сметану — ведь он подобрал тебя несчастным голодным котенком, дал все, согрел у себя на груди, даже не предполагая, что маленькие розовые коготки способны убить душу.

Эльза поерзала на диване, глядя на Макса испуганными глазами.

— В конце концов, — робко проговорила она, — это моя комната, и я прошу тебя уйти.

Но он подошел к ней, опустился на колени

и, крепко обняв, положил голову ей на колени.

— Я люблю тебя, люблю тебя; самое унизительное, что я все равно обожаю тебя. Не позволяй, не позволяй мне быть тут, гони меня, гони — Эльза! Эльза!

Она откинулась назад, и ее голова оказалась на подушке. Но куда ей было деться от его приглушенного голоса?

— С тобой я превращаюсь в дикаря. Хочу тебя всю. Хочу схватить тебя, уволочь в пещеру, любить тебя и убить потом — ты не знаешь, что чувствует мужчина. Я убиваю себя каждый раз, когда вижусь с тобой, мне противна моя собственная сила, которая восстает против себя, убивает себя и возрождается как Феникс из ужасного смертного пепла. Только один раз притворись, что любишь меня, солги, скажи, что ты моя, — ты же всегда лжешь.

Но испуганная Эльза оттолкнула его.

— Встань. Может прийти служанка с чаем.

— О, черт!

Шатаясь, он поднялся на ноги и уставился на нее сверху вниз.

— Ты такая же гнилая внутри, как я. Но ты варварски красива.

Женщина подошла к роялю, постояла, взяла одну ноту, не переставая хмуриться. Потом пожала плечами и улыбнулась.

— Я признаюсь тебе. Все, что ты сказал, — правда. Ничего не попишешь. Не могу жить без обожания, как кошка не может жить без ласки. Такова уж моя природа. Я дитя своего времени. И все же, знаешь, я не вполне обычная женщина. Мне нравится обожание мужчин — нравится, когда мне льстят, когда любят меня. Но я никогда не буду принадлежать ни одному мужчине. Не позволю никому целовать себя… даже целовать.

— Что ж, тем хуже — значит, тебе нет никаких оправданий. Даже у проститутки больше благородства!

— Знаю. Отлично знаю — но ничего не поделаешь, такая уж я есть… Ты уходишь?

Макс надел перчатки.

— Как нам вести себя?

Эльза опять пожала плечами.

— Понятия не имею. Как всегда — и будь что будет.

* * *

— Ты одна? — спросил Виктор. — Макс заходил?

— Заходил на минутку, даже чая не выпил. Я отослала его домой, чтобы он переоделся… Он ужасно занудлив.

— Бедняжка. У тебя прядь выбилась из прически. Постой минуту, я заколю… Так он зануда?

— Ну-у-у, еще какой… Ой, дрянной мальчишка, ты хочешь проколоть мне голову шпилькой?

Эльза обвила руками шею Виктора и поглядела на него смеющимся взглядом, точь-в-точь прелестный балованный ребенок.

— Бог ты мой! Какая же ты! Я по-настоящему горжусь тобой, любимая, так горжусь, что… что у меня нет слов!