Медовый месяц в улье. Толбойз
Шрифт:
Бредон кивнул, упрямо сжав губы.
– Не поделишься со мной? Бредон замотал головой.
– Нет, вряд ли, – честно сказал он. – Понимаете, вы можете решить, что это надо запретить.
– Неловкое положение. Мой долг часто велит мне что-то запретить. Мисс Кверк считает, что я никогда ничего не должен запрещать, но я не чувствую за собой способности зайти так далеко. Интересно, что за чертовщину ты приволок. У нас были тритоны, лягушки и колюшки, а на головастиков сейчас не сезон. Надеюсь, что это не гадюки, Бредон, а то ты раздуешься и посинеешь. Я могу вынести всякую живность, но только не гадюк.
– Это
– В таком случае, – ответил его светлость, – нам следует немедленно обыскать помещение. У меня нервы крепкие, но если он вдруг залезет в дымоход и выберется на кухню…
Лорд Питер поспешно последовал в котельную за своим отпрыском.
– Напрасно вы всегда говорите о ребенке вообще, как будто все дети одинаковы, – сказала Гарриет слегка раздраженно, потому что она очень не любила, когда ей разъясняют ее обязанности, отвлекая тем самым от их исполнения. – Даже мои трое совсем разные.
– Матери всегда думают, что их дети особенные, – сказала мисс Кверк. – Но основополагающие принципы детской психологии едины для всех. Я занималась этой темой. Возьмем наш вопрос о наказаниях. Когда вы наказываете ребенка…
– Какого именно ребенка?
– Любого ребенка – вы повреждаете хрупкий механизм его взаимодействия с миром. Некоторые вырастают запуганными, некоторые ожесточаются, но в любом случае вы порождаете чувство неполноценности.
– Все не так просто. Не будем говорить о любом ребенке – возьмем моих. Если читать нотацию Бредону, он заупрямится. Он сам прекрасно знает, когда нахулиганил, и иногда предпочитает хулиганить и принимать последствия. Роджер – совсем другое дело. Не думаю, что мы когда-нибудь будем сечь Роджера, потому что он ранимый, легко пугается и любит, когда взывают к его чувствам. Но он уже начинает ощущать некоторую неполноценность в сравнении с Бредоном, потому что его не секут. Я думаю, нам придется убедить его, что розги – это прерогатива старшего сына. Это сгодится, если только нам не придется сечь Пола.
В этой речи было столько чудовищных ошибок, что мисс Кверк не знала, с чего начать.
– По-моему, большая ошибка – сеять в неокрепшие умы заблуждение, что в старшинстве есть какое-то превосходство. Мои маленькие племянницы и племянники…
– Да, – сказала Гарриет. – Но людей надо готовить к жизни, не правда ли? Придет день, когда они поймут, что все недвижимое имущество Питера – майорат.
Мисс Кверк сказала, что ей гораздо больше нравится французский обычай делить все имущество поровну: это гораздо лучше для детей.
– Да, но это очень плохо для имущества.
– Но Питер не стал бы ставить имущество выше детей! Гарриет улыбнулась:
– Дорогая моя мисс Кверк! Питеру пятьдесят два, и в нем просыпаются предки.
Питер в тот момент не выглядел и не вел себя как пятидесятидвухлетний; в нем быстро просыпались гораздо более далекие и древние предки, чем английские джентльмены-землевладельцы. Он с некоторым трудом извлек змею из поддувала и теперь сидел на куче угольного шлака, наблюдая, как змея
– Ну и великан! – сказал он почтительно. – Как ты его поймал, старина?
– Ну, мы пошли за уклейками, а он приплыл, и Джои Мэггс поймал его своим сачком. И хотел убить его, потому что он кусается, но я сказал, что он не кусается, ведь вы научили нас различать змей. И Джо сказал: “А слабо проверить?”, а я сказал: “Пусть кусает”, и он сказал:
“Спорим?”, а я сказал: “Да, если ты мне его потом отдашь”, так что я протянул руку, но он, конечно, не кусался, и Джордж тогда помог мне принести его в ведре.
– То есть Джои Мэггс поймал его своим сачком, так?
– Да, но я знал, что это не гадюка. И пожалуйста, сэр, можете купить мне сачок, а то у Джо такой большой и хороший сачок, только он сегодня сильно опоздал, и мы думали, что он не придет, и он сказал, что кто-то спрятал его сачок.
– Вот как? Это очень интересно.
– Да. Можно мне сачок, пожалуйста?
– Можно.
– О, спасибо, отец. Можно мне оставить змея, ну пожалуйста, и чем он питается?
– Жуками, я думаю. – Питер опустил руку в ведро, и змея обвилась вокруг его запястья и заскользила вверх. – Давай, Катберт. Ты напоминаешь мне, как я был в школе и мы засунули точно такого же, как ты… – Он осекся, но было поздно.
– Куда, отец?
– Ну, был один учитель, которого все ненавидели, и мы положили ему в постель ужа. Так часто делают. Я вообще-то думаю, что ужи для этого и предназначены.
– Это большое хулиганство – засовывать змей в кровати противным людям?
– Да. Исключительное хулиганство. Ни один приличный мальчик даже не подумает о таком… Слушай, Бредон…
Гарриет Уимзи иногда с недоумением рассматривала своего старшего сына: “Знаешь, Питер, этот ребенок выглядит крайне неубедительно. Я-то знаю, что он твой, потому что он больше ничьим быть не может.
И цвет более-менее правильный. Но откуда у него такое круглое и невозмутимое лицо и невероятно курносый нос?”
Но в тот момент, в котельной, над извивающимся Катбертом, круглолицый Уимзи и узколицый Уимзи смотрели друг на друга, исполняясь ужасного, проказливого сходства.
– О, отец!
– Не знаю, что скажет твоя мать. Нам страшно попадет. Лучше предоставь это мне. Теперь беги и спроси Бантера, нет ли у него чего-нибудь вроде мешка для муки и крепкой веревки, потому что Катберта не заставишь сидеть в ведре. И ради бога, не ходи с видом Гая Фокса, готовящего пороховой заговор. Когда принесешь мешок, пойди и умойся. Я хочу отправить тебя с запиской к мистеру Паффету.
В последний раз мистер Паффет появился сразу после ужина, объясняя, что не мог прийти раньше из-за “делишка по дороге на Лопсли”. Он был благодарен и удивлен.
– Подумать только, что это был старина Билли Мэггс со своим братом, и все из-за тех кабачков, пропади они пропадом. Надо же так затаить обиду, а? И ведь сами персиков не выставляют. Не пойму я их. Сказал, что это была шутка. Шутка? – грю. А что мировой судья скажет про такие вот шутки? Ну да главное – персики ко мне вернулись, и выставка завтра, так что, видать, ничего с ними не стрясется. Хорошо, что Билли с маль чишками не съели всю кучу.