Медовый траур
Шрифт:
Ладно, сейчас не время об этом думать, есть куда более срочные дела.
Крохотный домик в двух кварталах от дома Дюмортье. Слава богу, хоть здесь кто-то отозвался.
Мне открыла крепко стоящая на ногах старушка со свежим цветом лица и руками, похожими на изъеденные временем камни. Я показал ей карточку с трехцветной полосой.
– Полиция?
Имя этой старушки – «Одетта Ф…», Одетта Фаньен, – было в списке с репродукции «Всемирного потопа», однако она не обращалась за неотложной помощью и не тряслась в лихорадке, как Дюмортье.
– Мы можем поговорить в доме?
От
– Вам покажется странным, что я вас об этом спрашиваю, – начал я, когда она устроилась в кресле-качалке, – но как вы себя чувствуете? Нет ли у вас жара, кашля, не болит ли голова?
– Вопрос и правда странный, но спасибо, я чувствую себя хорошо. А почему вы об этом спрашиваете?
Расставленные по всей комнате букеты цветов, похожие на стаи пестрых бабочек, с равнодушной жестокостью твердили о том, как приятно, должно быть, жить здесь, в горах. Старушка предложила мне сесть, и я опустился на плетеный диванчик.
– Я сейчас веду расследование, и обстоятельства дела привели меня в Белую Трубу, – не спеша начал я. – Скажите, часто ли люди в ваших краях переезжают с места на место?
– Смеетесь, что ли? Белая Труба стареет вместе со своим населением. Молодые сейчас уезжают отсюда, но старики-то остаются. Мы все вместе росли, все вместе и умрем…
Как на старой выцветшей фотографии – лица те же, только поблекли со временем… Значит, все те, кто жил здесь двадцать пять лет назад, с места не сдвинулись.
– Один из ваших соседей, господин Дюмортье, довольно серьезно болен. Мы предполагаем, что многие местные жители, и вы в том числе, могли заразиться… одной болезнью.
– Болезнью? А что за болезнь?
– Ее переносят комары определенного вида, у заболевшего повышается температура и…
– Боже правый! Ведь у троих или четверых в нашей деревне и впрямь сильный жар! Только они думают, что перегрелись на солнце, – солнце очень уж злое в этом году! А эта болезнь, она опасная?
– Пока что я больше ничего сказать не могу. Сейчас придет доктор и вас осмотрит.
Она, оттолкнувшись ногами от пола, раскачала свою качалку – и внезапно отвела глаза:
– Странная история… Здесь никогда не бывает комаров, но как-то я заметила у себя в прихожей целую тучу. И у других тоже появлялись комары. Прямо-таки нашествие…
Чем дальше в лес – чем больше дров… Этот гад никого не пощадил!
– Они вас не покусали?
Старушка показала на вазу, наполненную листьями:
– Тридцать лет я каждый вечер натираю руки и ноги свежей мятой! Рецепт моей мамы – для хорошего кровообращения, но мята заодно и комаров отпугивает.
Она говорила так спокойно и простодушно, словно все происходящее ее не касалось.
Я заговорил еще более серьезно:
– А теперь слушайте очень внимательно, мадам Фаньен. Напоминает ли вам о чем-нибудь имя Венсан?
– Венсан? Нет-нет… Ничего не припоминаю… – очень быстро, не задумываясь, ответила она.
– А фамилия Тиссеран? Вивиана и Оливье Тиссеран? Ищите в далеком прошлом: речь пойдет о том, что случилось двадцать пять лет назад.
Она
– Двадцать пять лет? О, это слишком давно… Нет-нет, мне очень жаль, но все это совершенно ничего мне не говорит.
– Ну постарайтесь, сделайте усилие! Двадцать пять лет назад здесь, в Белой Трубе, должно было произойти что-то серьезное.
– Серьезное? Здесь? Но…
– Вспомните: два врача, муж и жена Тиссераны. Венсан, мальчик пятнадцати лет! Женщина с длинными косами, молодая и очень красивая, возможно мать Венсана! Женщина со шрамами по всей груди! Хоть что-то из всего этого вы должны вспомнить, черт возьми!
Одетта Фаньен вздрогнула, щеки у нее затряслись, она сжала руками виски, как будто у нее вдруг поплыла голова:
– Вен… Венсан! Как же я не сообразила! Так вот о каком Венсане вы говорили!
– Да! Да! Об этом самом!
– О господи!
Воспоминание было готово сорваться с ее губ – такое хрупкое, такое далекое и вместе с тем такое близкое. Лепесток, готовый развернуться…
В глазах старушки я увидел отчаяние тонущего. Качалка, в последний раз скрипнув, замерла.
– Ох! Венсан… Венсан… Венсан…
Я вытянул шею, весь подался вперед:
– Расскажите мне о нем.
Она с досадой покачала головой:
– А ведь неудивительно, что у меня ничего не щелкнуло… После трагедии никто в деревне больше об этом не говорил. Мы хотели забыть… Все забыть… Ох… зачем, зачем теперь, после стольких лет, ворошить это? Рана затянулась… но все еще болит… – Одетта задержала печальный взгляд на фотографии мужа, помолчала (и я вместе с ней), а потом указала дрожащим пальцем на окно. – Венсан жил на другом склоне вон того холма…
– С родителями?
– Только с матерью… Отец их бросил, когда мать начала… слышать голоса… Они не были женаты – просто жили вместе… Вот так вот однажды взял да ушел. И больше никто его никогда не видел…
– Мать Венсана слышала голоса?
Старушка кивнула, не отрывая взгляда от зеленой ложбинки между холмами:
– Ей и двадцати пяти тогда не исполнилось… Женщина редкой красоты… Но это была опасная красота – за ней таился дьявол! – Она поддалась воздействию собственного рассказа, ее морщины углубились, лицо стало гневным, на бледной шее забилась жилка. – Жанна д’Арк, я вспомнила! Все в деревне называли ее Жанной д’Арк… Она была уверена, что… – Одетта перекрестилась, – Господь избрал ее вместе с шестью другими вестниками, чтобы подвергнуть людей испытанию грехами. Семь смертных грехов… – И стала считать, медленно загибая пальцы: – Сребролюбие… гнев… зависть… чревоугодие… блуд… гордыня… и лень… Все это была полная бессмыслица, там… – бесцветным голосом продолжила она, показав рукой на полку с Библией, – не говорится ни о каких смертных грехах, к Богу они не имеют никакого отношения, и до шестого века ни один из Отцов Церкви о них не упоминает. Чистейшее безумие в сочетании с грубым заблуждением! А эта… помешанная уверяла, будто говорит от имени Господа! И осмеливалась по воскресеньям появляться в церкви и притаскивать туда своего несчастного мальчика! За это одно я ее ненавидела…